Змеиная кожа

Стряхнув оцепенение, она плавно повела плечом, наклонила голову, матово блеснула в прядях каштановых волос ее жемчужная сережка, а Надя завистливо вздохнула, дивясь гармонии сестриного облика: Алла в любой момент выглядела красиво и соразмерно, словно долго готовилась и принимала позу. Надя перебрала в уме армию Аллиных поклонников с выдающимися способностями и решила, что, наверное, Руслан отличается особенными качествами, которые не разглядели ни она, ни родители.

Когда Колю проводили, она отправилась в комнату, окна которой выходили во двор, и наблюдала за полускрытой в зелени детской площадкой. Кто-то сидел на скамейке, сгорбившись, и Наде почудился в нелепой фигуре Гриша. Она изучала сидящего, потом решила, что утаит его визит от невесты. Открыв окно, она помахала рукой, но сидящий угрюмо разглядывал носки ботинок и призыва не замечал.

Тогда она вернулась в комнату, где Алла изучала содержимое палехской шкатулки, взяла флакон с мыльным раствором и, примостившись у окна, принялась пускать в Гришину сторону радужные пузыри.

Она удивилась, до чего печально плыли, осыпаясь, прозрачные лепестки на фоне двора и скорбного страдальца, но от Гришиного внимания они ускользали. В большой комнате раздались позывные новостей.

— Почему сквозняк? — крикнул Александр Михайлович раздраженно. — Где окно?.. И выключите, выключите, ради бога, телевизор! Этот болтун осточертел… и лезет на экран, и лезет… когда он наговорится, в конце концов!

Надя закрыла окно.

— Ты куда? — тревожно спросила Юлия Андреевна, поймав ее у двери.

— Я сейчас… — объяснила Надя уклончиво. — В окно выронила…

Через несколько минут она возникла перед Гришей, который не изобразил ни радости, ни оживления, только сдержанно пошевелился, поднял косматую голову и протянул:

— Ну что, селедка… как дела?

— Нормально, — ответила Надя, отвергая издевательское прозвище. — Только я не селедка.

— А у меня хреново, селедка. Что у вас — радостное оживление? Невеста в предвкушении?

— К нам ночью кто-то ломился, — поведала Надя. — Страшно так. Мы думали, дверь сломают.

Гриша не заинтересовался.

— Что ж, случается. В милицию звонили?

— Не-ет… что толку? Куда милиция поедет среди ночи?

— Да-да… — Гриша задумчиво покивал. — Моя милиция меня бережет. Что ж они, в самом деле дураки — среди ночи кататься?

Надя присела рядом.

— Ты лохматый, — сказала она, доставая расческу. — Я тебя причешу.

— Ох, селедка, — Гриша равнодушно подчинился ее парикмахерскому вмешательству. — Думаешь, поможет? Не поможет…

— Надо следить за собой, — сказала Надя, которой сделалось тепло, и даже ладони вспотели от волнующего прикосновения к Гришиной шевелюре. — Будешь красивый… ухоженный…

— Оставь, селедка. Не те данные.

— В смысле?

— В смысле, у меня не волосы, а сено. Вот у сестры твоей… — Он вздохнул. — Как мед. Помню, как-то летом… волосы по плечам распущены… душистые… м-да.

— Обычные волосы, — сказала Надя строго. — У нас одинаковые.

Гриша изобразил унылый скепсис.

— Нет, селедка. Не хочу обижать, но ты необъективна. В зеркало чаще смотри. У тебя, — он поднял глаза, нахмурил брови, не встречаясь взглядом с Надей, и вынес вердикт: — У тебя глина какая-то на голове, уж извини.

Надя сделала усилие и не обиделась. Она знала, что ее внешность теряется на фоне Аллиного совершенства.

— Послушай, — произнесла она, запинаясь. — А может… мы с тобой поженимся?

Гриша уставился таким непонимающим вздором, что она осеклась.

— Зачем?

— В смысле, заявление подадим, — оправдывалась Надя, увидев, что вопрос пришелся не к месту. — Нам приглашение дадут.

— Зачем?

— Я туфли куплю…

Гриша уяснил смысл сказанного — в меру понимания.

— Ох, селедка, — пробормотал он. — Опять эти гримасы развитого социализма. Найди другого кого-нибудь. Я, знаешь ли, не люблю профанаций. Должно что-то быть святое, что ли…

Он отстранился, и Наде почудилось нечто брезгливое, словно ему были неприятны ее прикосновения.

— Оставь, волосы повыдергаешь. Буду лысым ходить.

Он бросил печальный взгляд на окно и поднялся.

— Пойду я, селедка. Пока ваше семейство за тобой не сбежалось…

И он направился к арке, сутулясь и не оглядываясь на Надю, которая приняла во внимание все соображения, но не отделалась от недоумения и чувства обиды: Грише следовало проявить деликатность и не демонстрировать, что она для него пустое место.