Змеиная кожа

На другое утро в загсе была регистрация, и Надя, наблюдая за обрядом, изучала Руслана и проникалась родственными чувствами, но мешали его непривычная внешность и впечатление, что они с Аллой не смотрятся как пара. Если Алла походила на фарфоровую статуэтку, то Руслан вызывал ассоциации с мясной лавкой: он был коренастый, приземистый, с вывернутыми красными губами, и его массивное лицо при любом волнении или мускульном усилии делалось багровым. Из загса молодой муж уехал за вещами в общежитие, а новобрачная, родственники и гости переместились в федотовскую квартиру на Щукинской, а к вечеру в кафе, где ожидалось основное торжество. Руслан задерживался, но, казалось что собравшиеся про него позабыли и его присутствие не нужно — тем более что Мария Ефимовна накормила всех обедом, и рвавшихся к столу не было. Присутствовали знакомые и друзья, была троюродная сестра Юлии Андреевны из Одинцово, с которой редко поддерживались отношения, — грузная женщина, затянутая в цветастое кримпленовое платье. Были однокурсники Александра Михайловича, от которых прятали выпивку, множество Аллиных подруг — на редкость некрасивых и неприметных, точно Алла выбирала по контрасту. Пахло духами, водкой и кухней, грохотала, хрипя и дребезжа, музыка из динамиков. Новобрачная щебетала, окруженная поздравителями, так что Надя осталась одна и слонялась по холлу, оклеенному сантехническим кафелем, когда на нее наткнулся Гриша. Он был навеселе и смотрелся в парадном костюме неестественно.

— А, селедка! — окликнул он Надю, хотя она держалась в отдалении. — Ну что? Нашла, с кем подать заявление?

Надя нахмурилась. Ей показалось, что Гриша сказал это нарочно, чтобы услышал находящийся рядом Илья, а Илью она не любила. Он казался ей высокомерным, потому что Илья не обращал внимания не только на Надю — это было явлением привычным, — но и Аллой не интересовался вовсе. Вообще, Надя считала его похожим на семинариста, как она себе их представляла, или сектанта. Ассоциации вызывала прическа Ильи — крылья прилизанных длинных волос, разделенных прямым пробором, из которых выглядывал тонкий, как лезвие, нос.

— Хочет человек туфли купить, для этого надо заявление подавать, — объяснил Гриша Илье. — Наш народ чего не придумает… голь на выдумки хитра.

Илья передернул плечами, словно речь шла о порядках в дикарском племени.

— Что ж… каждый решает вопросы, как может.

— Знаешь, — Гриша потыкал пальцем в Надину сторону, продолжая неприятный диалог. — Подай с Колькой, он не откажется. Коля!.. — он огляделся по сторонам, а Илья состроил холодную гримасу.

— Отстань, что пристал к человеку?

Но Коля, взъерошенный, с несчастным выражением, которое не сходило с его лица весь день, поспешил на зов.

— Что, что такое? — спросил он убито.

— Подай с Надькой заявление в загс, ей надо.

Коля вытаращил глаза.

— В загс… с Надей… почему? — он не справлялся с установкой логических связей.

Гриша замигал — думая, что получается игриво.

— Надо человеку помочь. Женщинам не задают таких вопросов.

Коля растерялся и развел руками.

— Если надо… если помочь… пожалуйста.

Надя возмутилась.

— Я найду, с кем подать заявление, и без тебя! — выпалила она, отворачиваясь, но Гриша не смутился, и только Коля еще больше растерялся.

— Если надо… — повторил он, и Наде стало жалко его.

— Как твоя диссертация? — спросила она.

— Так, — ему не хотелось распространяться на тему, и он вернулся к предыдущей: — Надь, если надо, говори… — И добавил, непонятно к чему: — Знаешь, Родион Константинович одного человека в больницу устраивал, операция была нужна. Все пороги оббил — столько инстанций надо пройти…

Он с благоговением покосился на Родиона Константиновича, который эффектно стоял, выпятив грудь в рубашке с полосками, чуть наклонив голову с зачесанной назад белоснежной прядью волос, и слушал спор между Александром Михайловичем и коллегой — разговор, кажется, шел о Киргизии, о Ферганской долине и об Оше. Наде захотелось едко добавить, что все несчастные, которым оказывал благодеяния Родион Константинович, становились верными и преданными его рабами, а если кому-то помогал Коля, то ему садились на шею и вели себя по-свински. Но потом решила, что это несправедливо. Она подошла к спорящим в момент, когда Александр Михайлович говорил:

— …это их разборки, русских не трогают, русские на базаре не торгуют.

Надя прислушалась, ей нравилось, когда что-нибудь где-нибудь происходило — тем более занимательное. Но коллега отошел, и Родион Константинович поведал Александру Михайловичу доверительно:

— Мы Илюшкиных родителей все-таки разыскали. Вернее, мать. Где отец, кто он — непонятно. Может, сама не знает.

— А надо ли? — засомневался Александр Михайлович. Он считал странной ситуацию, когда от Ильи, который был усыновлен в младенчестве, не скрывали, что он приемный.

— Должен знать родителей, — уверенно пробасил Родион Константинович. — Он ездил к матери на той неделе. В Электростали живет, продавщица. Не пустила… даже разговаривать не захотела.

— Это же травма! — воскликнул Александр Михайлович.

— Это наша обязанность. Мы выполнили. И он выполнил…