Змеиная кожа

Остановилась. Дул ветер, было неестественно тихо. Далеко, до ограды у глухого леса, тянулось поле, испещренное жуткими маленькими холмиками — без цветов, без имен, с канцелярскими табличками, обозначавшими неизвестный шифр. Надя стояла, чувствуя, как с каждой минутой становится хуже, перехватывает дыхание, давит сердце, кружится голова, — но ноги не слушались, и она не двигалась от заколдованного места. На мгновение померещилось, что она останется, погибнет, и все кончено. Потом что-то прорвало, и она тяжело зарыдала, ее било, руки тряслись так, что не было возможности достать платок и вытереть слезы. Лицо было мокрое, и она не понимала — дождь пошел? Песчаная дорожка была сухая. Мимо проехали кривые "жигули", переваливаясь по кочкам, негромко, но возмущенно просигналили, чтобы она отошла с пути, и это привело Надю в чувство. Она опустила голову и побрела в обитаемую область, туда, где копошились люди и торчали из земли кресты и именные памятники.

Она была на полдороге к выходу, когда незнакомый голос робко окликнул:

— Надя?

Надя вздрогнула и подняла голову. Осмотрелась. Неподалеку, изучая ее, стояла девушка в брюках со следами глины и темной кофте. Надя пригляделась. Что-то озарило знакомое, мимолетное — случайная встреча, ярость, комичное происшествие… и она узнала Гришину жену, которая в подъезде колотила ее тряпкой.

У нее и сейчас была в руке тряпка и бутылка с водой — вероятно, ухаживала за могилой и что-то протирала. Надя вспомнила, где находится, сопоставила, поискала глазами объект, и девушка, угадав намерение, тоже глазами указала ей на крест во втором ряду, где Надя прочла даты Гришиной жизни, прерванной около месяца назад.

В следующую минуту, обнявшись, две женщины плакали навзрыд, и Надя спрашивала:

— Почему? Как?

— Инсульт, — ответила девушка каменным голосом. — Сразу… и в тот же день.

— Господи! — сказала Надя в отчаянии. — Никого нет. Все ушли. Почему, почему?.. Что с нами случилось?..

Они опять плакали, но это были не мучительные слезы, и Надя почувствовала облегчение.

— Как тебя зовут? — спросила она, вытирая щеки.

— Ира…

— И как же ты?..

— Как, — Ира вздохнула. — Вот — хожу… Жду, когда свекровь из дома выставит. Уже присматривается. Кто я ей? Лимита… детей нет.

— Не хотели? — спросила Надя.

— Боялись. Как теперь рожать? Жрать нечего… Я в палатке работаю, пивом торгую. Сегодня выходной…

— Меня тоже, наверное, выгонят, — сообщила Надя.

— Из родного дома? Чего?

— Так… свои счеты.

— Да, — согласилась Ира. — Сестрица? Может… Нехорошо так говорить. Но и она — вклад внесла. Если бы она его не дергала… а зачем? Пустое…

Она наклонилась и поставила бутылку.

— Сейчас жалею, что не родила. Надо было… Все не так делаем… Жалею, что с химического ушла… Хотя — без толку, разве наркоту варить… но это избави бог…

Надя вспомнила:

— Я ведь тоже институт бросила. Может, восстановиться? Не совсем же я пропащая, как думаешь?

— Ты-то?

И они уже смеялись сквозь слезы.

— А ты чего — туда? — Ира кивнула в сторону безымянного участка.

— Отец там, — ответила Надя коротко.

Она нерешительно посоветовалась:

— Не знаю, как своим сказать. Наверное, надо? Хуже нет, чем ждать…

— Конечно, надо, — подтвердила Ира.

— А как? Не представляю. И моя вина… понимаешь? Я родным такой враг… Я тут выяснила — даже бабушку не понимала совсем… за двадцать лет не научилась.

Она посмотрела на Гришин крест.

— Он так и не узнал, что я не селедка, — констатировала она мрачно.

— Послушай, — предложила Ира. — Давай вместе держаться? Вместе проще… не пропадем.

— Не пропадем, — кивнула Надя.

И они, взявшись за руки, направились вместе к выходу.