Змеиное гнездо

Тот медленно снял шлем, придержал его рукой в кольчужной перчатке. Лицо его было горбоносое и чернобровое, распаханное косым шрамом. Черные пряди прилипали к вискам, на которых, как и на щеке, шее и кусочке лба, бугрились ожоги. Не простые, а смятые, малинового отсвета – оставленные драконьим пламенем.

– Что, – ухмыльнулся, – я разукрасил? Или Хьялмова наука?

Князь не ответил. Он был молод, возможно, даже моложе Сармата во времена его первого восстания – не обманывали ни старческая сухость его обожженной кожи, ни морщины на лбу, ровнехонько над насупленными бровями.

Хортим Горбович посмотрел на шлем – и отшвырнул его в сторону. Должно быть, непросто сражаться в тисках железной личины, особенно против противника, равного Сармату. Тяжело, жарко, да и попробуй уследить за Сарматом через узкие щелочки!

Если Горбович ему показался, таиться самому было бы кричаще малодушным. Сармат стянул шлем, отбросил.

Небо наконец-то распалилось в полную силу. Разлилось над горами ослепительным, красным и золочено-медвяным – Сармат глянул мельком, залюбовался.

– Давай покончим с этим, – сказал он сухо и просто. – Чего ждешь?

Горбович ждал, потому что наверняка видел его в бою. Он изучал его открывшееся лицо, коня, саблю в руке – приглядывался, не желая оголтело кидаться под удар. Сармат не захотел перебрасываться с ним насмешками. Сам наскочил смерчем, размахнулся.

Едва Хортим Горбович успел отразить выпад, как Сармат ударил снова. Князь прикрывал лицо, а Сармат тут же колол у плеча, груди, шеи – Хортим Горбович остервенело отбивался, но нападать не мог.

Не по себе соперника выбрал. Сармат опытнее и сноровистее, ему такой, как Горбович, на один зуб. Во многом князь был противоположен Мстивою Войличу – с мечом он обращался сносно, но не так искусно, чтобы впечатлить Сармата; зато будто сливался с седлом. Сармат налетал и сшибался в атаке, надеясь, что Горбович покачнется и ринется вниз – не вышло.

Когда Горбович оправился от первого напора, то начал давить сам. Меч лязгнул о саблю, скользнул, просвистел у уха, и за это Сармат ударил с вывертом. Примерился, обрушил саблю на грудь – лезвие звякнуло по кольчуге. Проколоть не проколол, но, быть может, сломал ему ребра.

Князь отшатнулся – едва ли от боли. От силы удара: боли не место в пылу сражения.

Он сжал побелевшие губы, совсем как Хьялма. За это Сармат захотел пропороть его лицо. Хортим Горбович рубанул мечом, отразил удар, но быстрая сабля била чаще – только успевай уклоняться.

Горбовичу было за что его ненавидеть. Он вкладывал гнев в каждый из своих ударов, только у Сармата ярости не меньше, а умения – больше. Сармат жестоко с ним сцепился: когда улучил момент, полоснул княжеского коня по гнедому боку. Рана была неглубокая, но длинная. Горбович утихомирил коня прежде, чем Сармат раскроил бы ему открытое горло: сабля скользнула в вершке от шеи.

На Маковом бились сотни людей, но сейчас для Сармата не существовало никого, кроме одного-единственного врага. Он бы обезглавил даже соратника, если бы кто-то ему помешал. Может, поэтому им и не мешали. Сармат нападал внахлест, молниеносно рассекая воздух, и Горбович отвечал ему медленнее, но так же свирепо.

У него были черные пылающие глаза – появилась бы у Сармата такая возможность, выколол бы. Князь тяжело дышал, его лицо раскраснелось сильнее прежнего. Он сдавал под звериным натиском, и Сармат, окрыленный его усталостью, забывал о своей. Вгрызался еще сильнее и проворнее, а бил – безжалостнее.

Тут он почувствовал не боль, но простреливающий холод.

Сармат отвел взгляд и увидел стрелу, вонзившуюся ему в левый бок. Стрела вошла глубоко, к самому позвоночнику, и по ее оперению Сармат признал – тукерская. Но никто из тукеров не поднял бы на него руку.

Он замер в неверии.

Слова Горбовича были негромкими, шипящими, и он с трудом их разобрал:

– Ты правда думал, что я дам тебе честный бой, Сармат-змей?

Сармат бы удивился, но ему ли, совершившему за жизнь столько подлостей, удивляться подобному вероломству?

Да, ответил бы он, думал. Представлял, что этот поединок будет схож с тем, на который согласился Хьялма у Криницких ворот. Но, видно, змееныш не повторяет ошибок старого змея.

Вторая стрела вонзилась ему правее, в живот.

Горбович неспроста дожидался его на этом самом месте – Сармат попытался обернуться, но понял, что не успеет позвать на подмогу. Зрение его подвело, и алый свет развеялся на сверкающие частицы.

Красное солнце, красные одежды, обещание первой красной крови – цвет их с братьями рода и их разрушительных войн.

Третья стрела просвистела над самым ухом: кто бы ни стрелял, он промахнулся. Сармат бессознательно отшатнулся от нее и осознал, что падает. Его бедра свело. Вдоль хребта пробежала ледяная дорожка. Сармат постарался удержаться за коня, но не получилось – завалился, рухнул наземь. Тут же встал на ноги, но обессиленно опустился на колени. Его пальцы по-прежнему стискивали саблю.

Он поднял к Хортиму Горбовичу лицо. Князь что-то говорил ему – сипло, невнятно:

– …жил как чудовище и умрешь как…