Змеиное гнездо

– Матушке не нравится мой жених, – говорила княжна, вышивая узор из малиновых гвоздик. Вилдзе вышивала чудо как хорошо – искуснее, чем Кригга или все, кого она когда-нибудь знала. В другое время Кригга восхитилась бы ее умением или бы даже огорчилась. Не слишком приятно сравнивать себя с другой мастерицей и осознавать, что сравнение не в твою пользу; а ведь прясть и шить Кригга любила больше всего на свете! Но сейчас ей было все равно.

Она участливо кивнула.

– Отчего же?

Вилдзе качнула плечом. Сдунула со лба рыжий завиток, блестящий в солнечном свете.

– Она ему не доверяет. Ей не нравился и мой прошлый жених – отец обещал меня первенцу Дышковичей из Арьяка. Я видела княжича лишь однажды, когда здесь, в Старояре, праздновали нашу помолвку… Не удивляйся, тогда наши роды дружили, но нынешняя война всех рассорила.

Гвоздики распускались под ее ловкими пальцами.

– Дышкович был старше меня на несколько лет, но уже выглядел как вепрь с его родового знамени. Громко смеялся, много пил, усаживал служанок на колени. Несколько раз пытался подраться. Мать тогда сказала, что скорее выбросит меня в Перламутровое море, чем отдаст ему – ох слышала бы ты, как она злилась, но отец думал о своем.

Кригга никогда не видела князя Хортима, но наслушалась разного. Одни говорили, что он трус и Кивр Горбович стыдился того, что он его сын; другие – что теперь он пьет вражью кровь, а своих пленников истязает не по-человечески.

– Я думала, матушка обрадуется, если меня минует участь жены Дышковича.

– Не обрадовалась?

– Что ты. – Вилдзе посмурнела. – Она уверена, все стало гораздо хуже.

Высокий звук взлетел и опустился. Песня Рацлавы стала чуть громче, и Кригга, уже привыкшая к ее тихой музыке, вновь обратила внимание на свирельную трель – звонкую и журчащую, как ручеек.

Обыкновенно Рацлава сидела там, где вышивала Кригга. Ее можно было совсем не замечать – Рацлава редко участвовала в разговорах и почти не подавала голос. Княжна была не против ее присутствия, а Кригге было спокойно, если Рацлава находилась рядом. В княжьем тереме было много комнат, а еще больше – незнакомых людей, и вне девичьей горницы Рацлава чувствовала себя совершенно беспомощной.

Но даже страх перед неизвестным не помешал ей расцвести.

Кригга поправила шитье на коленях и обернулась в ее сторону. Рацлава сидела на лавке у самого окна, серебряная в медно-золотом свете. В последние дни она сияла от счастья и выглядела настоящей красавицей. В ее-темных косах виднелись серые ленты – цвет выглядел холодным, жемчужно-белым. Платье ей не шло, оно было шафрановое, с позолоченными пуговицами, и казалось, что ткань гаснет, соприкасаясь с ее кожей.

Кригга знала, что так радовало Рацлаву. Несколько дней назад, на исходе лета, она пролетала над полем брани в теле хищной птицы. А как вернулась обратно, сообщила двору, что Сармат-змей убит.

Не просто убит, а пал от руки князя Хортима – большего Рацлава не сумела разобрать. Поднялась суматоха, приправленная неверием и радостью. Княгиня принялась расспрашивать о судьбе своего старшего сына – тогда Рацлава спряла новую песню. Она долго его искала, а потом сказала, что княжич Микула жив; правда, над ним постоянно суетились лагерные лекари – Рацлава в теле мотылька решила, что он был тяжело ранен. Кригга думала, что не стоило говорить матери, как тяжелы раны ее ребенка. Но если Рацлава и лгала, то только для того, чтобы выжить – уж точно не затем, чтобы поберечь чьи-то чувства.

Кригга отвернулась и вновь принялась вышивать лилии на платке.

Княжий терем замер в ожидании праздника – никто бы не стал отмечать кончину Сармата раньше, чем об этом написали бы князь Хортим или княжич Микула. Но в тот день Кригга не испытала ни радости, ни сожаления. Ничего.

Наверное, это был страшный сон Сармата. Женщина, которой он играл, отнеслась к его гибели с совершенным равнодушием, будто никогда его не знала.

– …я беседовала с ним однажды. С князем. – Карие глаза Вилдзе были добрые и лучистые. Щеки покрывал красивый румянец. – Хотела узнать, таков ли он, как о нем говорят. Не знаю, добр он или зол. Местами он был и учтив, местами – странен, почти резок, но… Он мне нравится. Не знаю, почему, но нравится. Надеюсь, он меня полюбит.

Война еще не закончилась, а Хортим Горбович не вернулся, но, казалось, Вилдзе даже не допускала мысли, что ее жених может погибнуть. Сердце Кригги наполнилось теплом: какая княжна хорошенькая в своей надежде на лучшую долю! Это не Кригга, мучившаяся, как с культей, со своей отцветшей любовью – неправильной, болезненной, выращенной из одиночества и страха.

Она улыбнулась.

– Матушка говорит, что он уродлив. – Вилдзе внимательно смотрела на гвоздики. – Я не согласна. Да, на его лице хватает шрамов, но… У него красивый ястребиный нос. А глаза как угольки. Ресницы длинные и черные – как я хочу, чтобы такие ресницы были у наших дочерей.

– Обязательно будут, княжна. – Кригге захотелось ее обнять. – Если хочешь, обязательно будут.