Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции

Исследования по истории образования за прошедшие десятилетия вышли за пределы традиционной истории социальных структур и групп, включив в свои интересы университетскую культуру и пространство. Его традиции прямо наследовали пространству монастырскому, которое могло существовать вне городских стен или внутри города. Первый случай развился в традицию университетских городов, где университетский кампус составляет основную или значительную часть – характерный для германского и англосаксонского мира (термин кампус впервые появился в США в 1774 году и подразумевал, буквально передавая смысл латинского слова, конкретное поле, примыкавшее к главному зданию Принстонского университета, Нассау-Холл). Другой – парижский вариант Латинского квартала в большом городе (l’ université dans la cité

), который перерастает затем в феномен Левого берега Сены (Rive Gauche). Помимо университетской жизни, не только Сорбонны, но и других заведений (центральный кампус парижской «Вышки»), там сконцентрировались издательства, редакции и места неформальных встреч интеллектуалов. Свои аналоги Латинского квартала были в разных местах Европы, от Кёльна с его забавным Kwartier Latäng

(искаженное от французского Quartier Latin) до московского «Латинского квартала» вокруг университета на Моховой и Бронных («Козиха»), части Васильевского острова в Петербурге («нечто вроде Латинского квартала в Париже» – А. И. Герцен) в квартале между Университетской и Николаевской набережными, Стрелкой и Большим проспектом В. О. и даже Поповой горы в Казани, также называвшейся «латинским кварталом».

Ключевую роль в истории интеллигенции имело пересечение между пространством власти и пространством знания и то, кто и как влиял на публичное пространство. Государство в России рассматривало университеты как объект престижа, стилизуя их (Дерпт, Казань, Москва, Горный институт в Санкт-Петербурге и др.) под античные храмы науки. В то же время, как и в парижском прототипе Сорбонны, университетское пространство нередко оказывается обособлено от центра власти: в Москве уже самим фактом основания главного университета страны в вечно фрондирующей нестолице, а с переносом университета в «Занеглименье» (в здание, выстроенное «покоем», как дворянская усадьба) – и на какую-никакую, но дистанцию от Кремля. «Там вдали, за рекой» еще более отвечает ситуации в Петербурге. Здесь университет после долгих мытарств расположился на месте былого центра петровской империи, в покинутом властью главном правительственном здании Двенадцати коллегий на Васильевском острове.

Пространства вообще не бывает, оно привязано к месту и имеет адрес. Материал Петербурга предлагает удобный случай, чтобы, увеличив масштаб до микроисторического, присмотреться на конкретном примере, как в случае интеллигенции работает пространственное измерение. Мы возьмем… коридор. А что? Чем не пространственный символ интеллигенции? Разве его поле – не коммуникация? Разве в его пращурах – не античные стои, портики и базилики, пространство ученых диспутов, демократии, гражданского общества и христианства? Что сможет лучше передать идею движения вперед, общения, ни к чему не обязывающего фланирования

? Разве не в него из строгих классов «высыпали» – в этом случае всегда с этим глаголом – школяры и студенты будущей интеллигенции? Поэтому вот:

Университетский коридор и его продолжение. Здание Петербургского университета, прямо скажем, странное, слепленное из двенадцати первоначально изолированных друг от друга коллегий с отдельными входами, торцом к парадной набережной и лицом к несостоявшемуся петровскому центру города вдоль несуществующего канала. Когда стало ясно, что управление не сможет функционировать по отдельности, к зданию пристроили так называемую коммуникацию – что-то вроде открытого гульбища в русских храмах или клуатров в западных монастырях. «Коммуникация» должна была соединять воедино весь аппарат империи, стать ее главной административной артерией.