«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Я лично считаю необходимым быть очень осторожным. Я верую во Христа. Я верю Христу. Я связан любовью Христа. Я доверяю только Христу, Которого познал в Церкви. Когда-то искание "подлинного бытия" привело меня на Афон. Теперь я всеми силами души желаю уподобиться хоть в наималейшей мере Христу, потому что в Нем для меня заключена подлинная, вечная, Божественная жизнь; искать же я перестал[418].

Молясь, старец Софроний не искал "теперь какого-то непонятного, расплывчатого, безличного вечного бытия, какого-то "неведомого Бога", но Бога, Который в Церкви и Который привлекал его душу и все его существо". Он пишет:

… Христос, Которого мне дала Церковь. Ни единым средством, содействующим единению со Христом, не пренебрегаю. Но разве возможно где-либо вне Церкви найти большее богатство этих средств? В Церкви я имею Бога воплощенного, так что Бога мы едим и пьем, Богом, словом Его мы дышим. Именем Его, словом Его, властию Его мы совершаем таинства, и эти таинства не суть какие-то лишь символы, но воистину реальность. Это же так очевидно чрез весь опыт[419].

Старец Софроний не представлял жизни вне истинного Бога, познанного в Церкви — Теле Христовом[420]

.

Старец живет Православную Церковь как духовное богатство-сокровищницу и не может потерять "то положительное", что дает ему Церковь: таинства и богословие святых отцов. Для него отцы Церкви — родные: он не может оторвать себя от них. Он пишет поразительные слова:

Христианство не может быть бесцерковным — будем ли мы рассматривать Церковь как мистическое Тело Христа или как историческое явление — общество христиан… Что же дает мне Церковь? Таинства: крещение, покаяние, причащение, священство и прочее. Чрез Церковь я, в доступной мне мере, становлюсь наследником величайшей в истории человечества культуры. Чрез Церковь и в Церкви я чувствую постоянно самую живую связь со святыми Иоанном Богословом и Павлом и апостолами, со святителями Афанасием, Василием и другими отцами, с преподобными Антонием и Сисоем, с Макарием и Исааком, с Максимом и Симеоном Новым Богословом, со святителем Григорием Паламою, преподобным Серафимом Саровским. Они — мои, родные. Но я воспринял их в церковном ряду. Вне Церкви — связь с ними ослабляется. Пусть в меньшей мере, но я живу единою с ними жизнию. Чрез Церковь в моем сознании я ношу образ Христа, распятого по безмерной любви за наши грехи, — образ, который постоянно кротко, но сильно влечет к себе душу! И вот все это дает мне силу терпеть многое уродливое и извращенное, что

мы постоянно встречаем в церковной среде[421].

"Одна-единая" Церковь обладает истиной и полнотой благодати Божией:

Выраженное на Вселенских соборах в окончательной форме учение Церкви не может быть подвергнуто никаким изменениям, всякая дальнейшая работа ученая должна обязательно согласоваться с тем, что уже дано в божественном откровении и учении Церкви Соборной Вселенской. Так же и в отношении благодати; полноту благодати может иметь только одна-единая Церковь"[422].

Церковь, по свидетельству старца Софрония, не есть "прошлое", поскольку и в наше время есть аскеты, по своему опыту сравнимые с древними святыми. Так и сам старец был причастником опыта апостолов, сподобившихся сошествия Святого Духа, и наследия отцов. Поэтому он готов признать, что "даже в наше время есть люди, которые по благодати Святого Духа равны древним великим святым"[423].

Силу Церкви он познал не из книг и писаний, но из собственного опыта, из явления ему Божественной благодати в моменты богосозерцания, из молитвы и Божественной литургии… В момент свершения Божественной литургии он ощущал живую связь с Богом:

Я счел бы великою радостию и милостию Божиею послужить Вам при совершении Литургии, особенно в тот момент, когда диакон говорит: "Благослови, Владыко, святый Хлеб", и иерей: "И сотвори убо Хлеб сей честное тело Христа Твоего"… В этот момент огненная благодать сходит и касается сердца, а иногда с великою силою обновляет всего человека[424]

.

Экклесиология старца Софрония, прошедшая через очистительное действие богооткровенных созерцаний, отличается особой ясностью. Исповедание веры старца Софрония сводится к отрицанию "христианства" без догмы, Церкви и аскезы. Это прекрасно видно из его письма:

Трех вещей я не понимаю:

1) адогматической веры;

2) бесцерковного христианства;

3) безаскетического христианства.

И сии три: Церковь, догмат и аскетика (т. е. христианский подвиг) — для меня единая жизнь[425].

Чистота веры старца Софрония исходит из опыта богосозерцания. И это имеет большое значение. Речь идет об "опытной экклесиологии".

Особенно впечатляет сказанное Бальфуру об отношении к епископу: старец Софроний наставляет его проявлять тактичность и, прежде всего, почтение к достоинству сана архиерея. В этом проявляется "церковное сознание" старца: