Знак Десяти

Мне не понадобилось дотошного исследования, чтобы установить, что в руках у Салливана перебывало много чего – но только не карты и цилиндры.

Его сильные узловатые пальцы были все в мозолях – даже у меня пальцы нежнее. Этот мужчина работает руками, никакой он не изумитель. Тот, кто живет за счет ловкости рук, не будет их так портить. Да, верно: Салливан сумел подменить для меня одну карту другой с изяществом фокусника, однако при известной тренировке с этим трюком справится любой. Так что же, я держу в своих руках руки Марвела-старшего?

Я постаралась скрыть свою потрясающую догадку.

– Уверена, мы сумеем это оттереть. – С этими словами я отвернулась к полкам и притворилась, что занята поисками.

– Вы очень любезны.

– Это моя работа. И кстати, о работе… Как вы поладили с сэром Оуэном?

– Вообще-то… – Салливан замялся. – Вам бы лучше спросить у сэра Оуэна, как он со мной ладит… О боги требовательности! Кажется, я еще ни разу не выполнил того, что он хочет.

– Не корите себя. Вы же сами говорили, что никогда прежде не занимались ментальным театром. Вы ведь по большей части изумитель, верно? – Я взяла чистую тряпку и принялась оттирать пятна.

– Ну конечно изумитель. Право, вам не стоит так беспокоиться, я…

– Да ничего страшного. Вы где-нибудь будете выступать, когда здесь все закончится?

– Да, вернусь в Лондон.

– Я была бы рада вас увидеть. – Осознав, что слова мои звучат непристойно, я залилась краской. – Я хотела сказать, была бы рада посмотреть ваше представление, если окажусь в Лондоне. Где вы выступаете? Вы говорили, что в программе будут трюки, да? С неодетыми актрисами?

– Я работаю на улице. В основном. Трюкачи часто меняют площадки.

– Но… если мне однажды захочется посмотреть… Какое у вас сценическое имя?

– Я выступаю в Саутуарке. Не советую вам там гулять.

– Я там жила. – Я улыбнулась. – Как вас называют? Или вам публика не нужна?

Салливан опустил глаза. Боже мой, если это не выражение на лице человека, который пытается что-то изобрести, значит я еще более слепа, чем мой пациент!

– Салли Изумитель, – выдал он наконец, крайне довольный собой.

– Ой как замечательно!

– И вы придете в Лондоне на меня посмотреть?

Я опустила глаза:

– Да, возможно… кто знает.

– Ой как замечательно!

Я посмотрела на него. Салливан на меня не смотрел – только теперь поднял глаза. А я опустила. И снова взглянула на него, только когда он сам отвел взгляд.

Эти качели раскачивались в полной тишине, но, как я уже говорила, молчать вместе с Салливаном было комфортно.

Я обмакнула тряпку в мазь против артрита и прошлась по пятнам на рукаве.

– Помогает безотказно.

– Помогает поговорить со мной наедине? – спросил Салливан.

Качели резко остановились. Две пары глаз на одном и том же уровне.

В этот момент дверь резко распахнулась.

– Энни! Ой, извините! Ах! Вы?.. Ох! Вот же…

Сьюзи Тренч взирала на нас с хитрой улыбочкой, в которой уже читался заголовок: «ПОТРЯСАЮЩАЯ СПЛЕТНЯ, ВХОД ПО ПРИГЛАШЕНИЯМ». Но я быстренько объяснила Сьюзи, что происходит, и она, как мне кажется, поверила. Сама она зашла в кладовку за горчичниками для лорда Альфреда С.

– Сегодня с ним приключилось… Больше обычного… Да… Прошу прощения.

Мы пропустили ее слова мимо ушей.

Когда Сьюзи вышла, Салливан все так же продолжал улыбаться.

– Я вовсе не против разговаривать с вами наедине, вообще-то, мне это нравится. Вот только, боги трюкачества, я бы предпочел заливать чай внутрь себя, а не поверх.

– Я не понимаю, о чем вы…

– Вы совсем не умеете лгать. Вам когда-нибудь говорили?

– Нет, – солгала я.

Видимо, у меня получилось ужасно, потому что Салливан снова улыбнулся.

Это была не насмешка. Больше было похоже на улыбку от уверенности в себе.

А потом Салливан протянул правую руку – я все еще не могла пошевелиться и не выпускала тряпку – и коснулся моей руки. Я сразу же ее отдернула. Салливан посмотрел на меня без обиды. Ему, казалось, нравилось все, что бы я ни сделала, он как будто раскрывал во мне все новые способы поведения, и это занятие ему нравилось. А мне нравилось его лицо с аккуратно подстриженными усиками.

– Я лишь хотел осмотреть ваши руки – так же, как вы осмотрели мои, – сказал Салливан. – Боги справедливости, не ищите во всем злого умысла.

В тот день всем обязательно хотелось потрогать мои руки.

Щеки мои пылали от стыда. Но то же чувство придало мне сил, чтобы себя не выдать. Я подумала: пусть он лучше поверит, что я завела его в кладовку из личных интересов (пусть даже это и скандально и ставит под вопрос мою порядочность); по крайней мере, это неприличное намерение скроет мою истинную цель – разобраться в жизни Салливана. Вот так фокус: пожертвовать пристойностью, прикрывая наидостойнейшую цель!

Это было ужасно. Я сгорала со стыда. Но я позволила ему прикоснуться к моей руке.

Его мозоли прошлись по моим – понимаю, как это звучит, я не Шекспир; грубость его кожи, грубость моей кожи. Это была рука взрослого мужчины, прикасающаяся к руке взрослой женщины.

Мы стояли так близко, что, клянусь вам, мое дыхание шевелило его усики.