Знак Десяти

Но Кэрролл ничего не ответил. Он заметил на песке что-то еще. Теперь он метался взад-вперед по пляжу, выслеживая, собирая кусочки. Я решила, что это тоже обрывки того снимка, но это оказалась обычная бумага. Кэрролл убежал уже далеко. Я смотрела, как колышется черный сюртук. Я и сейчас вижу эту картину: одинокая черная фигура на фоне бескрайнего моря. Словно число один в сопоставлении с бесконечностью.

– Ужас, какой ужас, – бормотал Кэрролл. Ветер с моря играл с его седыми прядями. Я подошла ближе. Кэрролл смотрел на свою ладонь: ему удалось сложить пазл из кусочков, но, когда я склонилась, чтобы тоже взглянуть, преподобный смял картинку. – Вот что страшно. Да неужели в Крепости такое устраивают? – Я решила, что Кэрролл нашел разорванную программку ODO – миссис Мюррей ведь упоминала и о них. – Просто ужас.

– Так и есть. Поговаривают, что они проходят не без участия важных персон, но это только слухи.

Мы посмотрели на запад, на темный силуэт Крепости.

– Обычно я проводил лето в Истборне, – сказал Кэрролл. – Там у меня был домик с фотографической лабораторией, я много снимал купальщиков. Однажды я увидел на пляже плотную группу. И подошел посмотреть. Люди обступили сокровище

, лет семнадцати-восемнадцати. Девушка была выбрита наголо, без одежды, но зато с опознавательными знаками на теле и с колокольчиком на шее. Она сломала себе шею, упав со скал, среди которых пряталась.

– Какой ужас.

– Люди смотрели на нее как на продолжение зрелища. Стоявший рядом мужчин, с которым мы были шапочно знакомы, сообщил мне: «Я чуть было ее не поймал, вот как». – Кэрролл смотрел на меня серыми глазами; он как будто позаимствовал серый цвет у моря.

– Ваше преподобие, мы люди без душ. Особенно в театре.

– Доктор Квикеринг расспрашивал меня о дружбе с Алисой Лидделл, – неожиданно добавил Кэрролл и снова обернулся к морю. – Это очень неприятный человек.

Я нахмурилась:

– Это та средняя дочь из семьи декана, о которой вы рассказывали?

– Да, Алиса. Во время той прогулки по Темзе ей было семь лет.

– Понятно. Значит, вы ее друг?

Кэрролл снова перевел взгляд на обрывки бумаги. Он держал их в горсти, защищая от ветра, как мертвую птицу.

– Я дружил с ней, когда она была девочкой. Теперь она замужем. Мы время от времени переписываемся, но мы больше не друзья. Я отдалился от всей семьи декана.

– Я уверена, она была очень необычной девочкой. Слишком зрелой для своего возраста.

– Нет. Она была девочкой. – Кэрролл, кажется, размышлял о чем-то другом. – В тот вечер в речных театрах выступали потрясающие девочки и девушки, но я смотрел только на Алису.

– Да, я понимаю, – согласилась я. На самом деле я ничего не понимала. Кто, кроме отца, может отказаться от театра, чтобы смотреть на девочку вне сцены?

– Мисс Мак-Кари, мне не раз доводилось дружить с девочками. Алиса была в какой-то степени особенная, но при этом не переставала быть девочкой. А девочки – это чистые создания. Но сегодня к ним относятся совсем не так. По крайней мере, к некоторым. В Оксфорде братства, носящие имена персонажей «Алисы», круглый год устраивают представления с девочками. И желающие получить роль съезжаются попытать счастья со всех концов Англии… Большая честь быть актрисой в Братстве Алисы, или Белого Кролика, или… – Лицо Кэрролла скривилось в гримасе. – Но я бы не смог пойти в театр, где играет девочка, тем более если она выступает без одежды, как часто и бывает в таких труппах…

– Я понимаю, ваше преподобие, мне такое тоже не нравится.

Но я все еще не догадывалась, что значат его слова и к чему он клонит.

– Выставлять девочку в театре – отвратительно, – твердил Кэрролл.

– Да. Даже если это всего-навсего театр.

Кэрролл снова отошел. Теперь он говорил так, будто остался на пляже один.

– Девочкам не следует становиться актрисами. Они – божественные создания, чистые, как число пи. Они находятся в состоянии благодати. Их… Их тела… Их мягкие красивые формы… Они – самое последнее произведение Бога-ваятеля. Они – глина, которой до сих пор не придали форму, только-только вышедшая из божественной мастерской: Господь ниспослал нам девочек, дабы мы наблюдали их в естественном состоянии, а не на подмостках и чтобы через созерцание этой чистой благодати мы становились лучше и вспоминали о рае, из которого мы когда-то были изгнаны, но который ожидает всех нас. Я раздумывал об этом с самой своей юности: смотреть на девочек значит поклоняться Богу; поддерживать дружбу с девочкой значит расти и становиться лучше вместе с ней. Декан Лидделл говорил, что его дочки – это три дьяволенка… Он не терпел ни их образа мыслей, ни их игр… Для него, как и для многих взрослых, это были существа, обреченные на исчезновение. Декан дожидался женщин, которые появятся из этих куколок-хризалид[11]. А в ожидании декан позволял им играть, забывал про них и вводил в свой дом мелодрамы без декораций с юными актрисами, которые показывали ему все. Если рассуждать об этом холодно, мисс Мак-Кари, мы живем в абсурдном обществе.