Знак обратной стороны

– Не паясничай, Рябин, – сдвинула Людмила брови. И уже тише: – И поэмы я не потребую…

Даниил вышел, теперь его хромота была более заметна. Прикрыв глаза, сложил руки за спиной и прислонился затылком к зелени доски. В отличие от многих учителей, Людмила Алексеевна не требовала стоять по стойке смирно. Если ребенку так удобно – дело его.

– Слушаю, – сделала она отмашку.

– Николай Гумилев. Слоненок, – не открывая глаз, начал Рябин.

«Ненавижу», – пронеслось в голове у Людмилы. Нет, Гумилева она любила, но это конкретное стихотворение ей категорически не нравилось. Она слишком буквально представляла себе несчастное животное, вынужденное сидеть в тесной клетке. А еще женщина не понимала, зачем его надо кормить булками. Конечно, это метафора, но какая-то несуразная, глупая.

– Моя любовь к тебе сейчас – слоненок, родившийся в Берлине иль Париже, – произнес Даниил. Совершенно безэмоционально. Словно зачитывал прогноз погоды. «Сегодня на улице плюс двадцать два, что весьма необычно для конца сентября». – И топающий ватными ступнями по комнатам хозяина зверинца…

Первая строфа была отбарабанена. Парень так и не открыл глаза, даже не пошевелился. Вот он дошел до «кочней капустных» и перешел к девятой строке стихотворения.

– Не плачь, о нежная, что в тесной клетке он сделается посмеяньем черни.

И Людмила поняла, что Рябин не безэмоционален. Вся его поза, нервное дрожание ресниц – не просто для того, чтобы легче вспоминать слова. Он выражал смысл стиха всем телом. О любви не кричат, тем более, когда она – не огромная птица, раскинувшая крылья, не грациозная лебедь, а маленький несчастный слоненок, неуклюжий и только и умеющий, что «давить людей вопящих».

– Хорошо, – произнесла Людмила, когда в классе вновь повисла тишина. – У меня есть два вопроса. Первый, почему именно это стихотворение? Чем оно тебе так понравилось. Только не говори, что просто открыл книгу на той странице, где оно было напечатано, и решил больше не искать.

– Сами просили, – отлип от стены Даниил. – А если без шуток, просто сравнение показалась необычным. Любовь – слоненок. Вот действительно, некоторые со своими симпатиями иногда ведут себя, как слоны в посудной лавке, – еле заметное движение глаз в сторону учительницы.

– Ты так трактуешь. Хм… что ж.

– А вы как? – повернулся теперь к Людмиле всем корпусом ученик. – Мне на ум приходит только одно слово «нелепость».

– Я? «Запрещено». Вот что мне приходит на ум. Любовь, которая не может быть свободной, разорвать цепи условностей общества.

– Голубая, что ли? – оживились ученики.

– Почему сразу голубая? – за Людмилу ответил Рябин. – Ну, там, не знаю… большая разница в возрасте. Или она богатая, а он – бедный.

– Толстая и тонкий, – хихикнула одна из девчонок.

– И так далее, можно продолжать до бесконечности, – встряла учительница. Она хорошо знала, как легко дети придумывают разные глупости. Пока их не остановишь, будут приводить все новые примеры. А ей еще девять человек надо опросить. – Я тебя поняла, Даня. Тогда второй вопрос. Кто такие мидинетки?

– Это девушки, носящие юбки «миди». – Кажется, на этот раз не помогло: ученики явно тянули время, а заодно выдавали одна другой нелепее теории.

– Может, типа женщин легкого поведения?

– Или продавщицы мидий?

– Эти… как их, – даже Губов попытался внести свою лепту. – Хотя нет, с минетками вряд ли связано.

– Губов, ты дурак или да? Митенками, а не минетками! – стукнула одноклассника сидящая с ним Маша Терехова. – Если не в курсе, это такие перчатки без пальцев.

– Да знаю я, отвянь, – набычился парень.

– Мидинетки – это молодые парижские швеи, – дождавшись относительного порядка, произнес Даниил. – Название произошло от двух французских слов «полдень» и «легкий обед», потому что именно в полдень работницы шли перекусить. Также мидинетками называли наивных простушек. Думаю, именно это имел в виду Гумилев.

– Мажор заглядывал в Википедию, – не удержался кто-то из одиннадцатиклассников от комментария. – Ух ты.

– Тебе бы тоже не помешало. Иногда надо использовать интернет не только для поиска порнушки, – не оставил его без ответной колкости Рябин.

– Ты… – из-за парты начала подниматься высоченная фигура шутника.

– Стравинский, – быстро нашлась Людмила. – Чудно, уже приготовился мне отвечать. Ты следующий по списку, нечего на меня так смотреть.

– А я?

– А тебе, Даниил – «отлично».

Она думала, что мальчик хоть немного обрадуется. Но он лишь сухо кивнул и направился к своему месту. Даже с выходящим одноклассником не обменялся уничтожающим взглядом. Уселся на стул, согнулся и снова замер.

– Рябин, – не выдержала женщина. – Что с тобой произошло?

– Вы о чем Людмила Алексеевна? – снизошел до того, чтобы поднять голову, подросток.

– Твоя рука. И ты хромаешь.

– А, это! Пустяк. Упал на улице. Заживет.

– И все же лучше сходить к врачу. Вдруг там что-то серьезное… – как можно безразличнее посоветовала учительница.

– Я же сказал, все в порядке, – зато голос Даниила стал жестким, как наждачная бумага с крупным зерном.

– Хорошо, хорошо, – отступила Людмила.