Знаменитость

– Система динамического подмагничивания! – с восторгом хвастался Витька. – Осталось пару плат скоммутировать, и корпус подходящий найти. И все! Диапазон звучания до 25 тысяч герц!

Спорить с фанатиком всегда бесполезно и небезопасно. К тому же я верил Витьке. Я много раз убеждался, что когда он говорит о технике – всегда оказывается прав. А нам его изобретение было донельзя кстати.

– Так ты, правда, Еву сюда привозил? – еще поинтересовался я тогда.

– Правда! – просиял Витька. – Ты не представляешь, как она тонко чувствует стихи! Я прочитал ей половину своей толстой тетради, она ни разу не перебила! Говорит у меня талант. И еще просила песню для нее сочинить, представляешь! Так я теперь просто разрываюсь, стоит за паяльник взяться – стихи в голову лезут. Начну стихи писать – в тетрадке сами электрические схемы начинаю рисовать машинально! Она невероятная!

Значит, Ева Томашевская давала Витьке на этом замызганном диване, невзирая на кучу грязной посуды, сваленной в раковину на кухне? Мне невозможно было представить, чем Витьке удается заманивать в эту жуткую конуру такую избалованную особу? Но и в этом вопросе, зная кристальную правдивость своего чудаковатого друга, не приходилось сомневаться. «Выходит, что-то ей нужно», – подумал я тогда, но ума хватило ничего не говорить вслух. Над странным поведением Томашевской стоило поразмыслить тщательнее. Хотя, в конце концов, должна же была найтись в этой стране хоть одна красивая баба, способная оценить моего друга по достоинству? А уж дурочкой Ева как раз не была…

Но об этом я бы не стал рассказывать Старковой, даже если бы успевал. А мы уже все равно стояли перед зданием КГБ на Литейном. Вот уж никогда не думал, что по доброй воле приду сюда. Оставалось только открыть двери «Большого дома», но решиться на это было не просто.

– Ладно, ты подожди меня где-нибудь здесь на лавочке или в кафе, – попросил я, озираясь в поисках удобного места. – Я не знаю, сколько разговор продлится – надеюсь не долго…

– Хочешь, минет для храбрости? – лукаво поинтересовалась Старкова.

– Что? – сначала не понял я и даже смутился от того, что не понял. – Прямо здесь? – развел я руками, перед стенами КГБ, показывая, что еще не разучился шутить. – Ладно, я пошел.

Заходя в двери, я чувствовал, как Старкова смотрит мне в спину. И еще мелькнула шуточная мысль, что если вдруг арестуют, и я не выйду из «Большого дома» через пару часов как положено – есть кому сообщить родным, что попался. Впрочем, никаких неприятностей со мной здесь произойти не могло. Все-таки я шел к однокласснику моего отца, к тому же на беседу, а не на допрос. Можно сказать – «в КГБ по блату», пытался я мысленно шутить, подавая паспорт в окошечко бюро пропусков.

Проходя мимо дежурного офицера, придирчиво сличившего фотографию в моем паспорте с тем лицом, которое он видел перед собой, я решил держаться как можно более уверенно и независимо. Коридор, выложенный бесконечной елочкой желтого паркета, привел меня к двери, на которой крупными цифрами значилось «317».

Гебист, сидевший в просторном кабинете, окнами во двор, взглянул на меня коротко, и только потом расплылся в улыбке. Среднего роста с обычной «молодежной» стрижкой из советской парикмахерской, в обычном сером пиджаке (в отличие от кителя парня, стоявшего на вахте). Глаза не черные и не голубые, а какие-то серые. Выглядел он не то, чтобы невнятно, а как-то слишком обыденно. Так, что даже описать точно внешность этого майора Соколова было не просто. Ничем не выделяющийся средний мужчина, которых тысячи на ленинградских улицах.

– Очень ты Сережа на своего папу похож! – заявил мне он, приглашая сесть напротив. – Ну, вылитый Климцов-старший двадцать лет назад! – и он снова улыбнулся. Но при этом как-то довольно холодно смерил меня глазами. – Ну, рассказывай, – предложил он.

Максимально коротко я изложил, как мне казалось, довольно внятную версию. Что в Ленинграде сейчас находится уголовник Бес. Что он опасен, угрожал многим людям. И что про многие его преступления я, наверное, даже не знаю. Но было бы очень здорово избавить город от этого подонка. Ведь, как в том известном фильме говорится «вор должен сидеть в тюрьме». И может ли Александр Николаевич как-то повлиять? Ведь говорят, что КГБ может все. Или хотя бы что-нибудь посоветовать?

Пока я говорил, гебист расхаживал по кабинету. Когда я замолчал, он еще выдержал небольшую паузу, потом сел напротив, посмотрел мне прямо в глаза. При этом взгляд у него сделался такой, как будто недавние его же улыбки были совершенно непростительной ошибкой.

– Очень хорошо, что ты сам пришел, Сережа, – сказал Соколов вкрадчиво. – Потому что даже не догадываешься – в какую плохую историю попал. Ты сейчас стоишь буквально в шаге от того, чтобы навсегда искалечить собственную жизнь. И жизнь своей семьи, кстати… – прибавил он со значением.

То, что у меня все плохо, я знал. Но он явно клонил куда-то.