Знаменитые самоубийцы

«Фадеев, как и прочие, ощутил, что партийные организации творческих секций превращаются в подлинную партийную демократическую силу, способную сломать хребет бюрократическому существу установившихся в ССП порядков.

Основоположник административных начал руководства литературой, тов. Фадеев в ответ на такое проявление «непокорности» партийной организации быстро добился через ЦК партии указания об упразднении секционных партийных организаций».

Но Фадеев не был однозначным человеком. Он воспользовался послесталинской оттепелью, чтобы исправить несправедливости, к которым сам был причастен. 21 октября 1953 года в Москве открылся первый за несколько лет пленум правления Союза писателей. Фадеев подготовил вступительную речь. Он считал нужным восстановить справедливость в отношении таких талантливых писателей, как Валентин Катаев (известный романом «Белеет парус одинокий»), Вениамин Каверин (автор «Двух капитанов»), Эммануил Казакевич (по его повести «Звезда» уже в наше время поставлен ставший популярным фильм), Василий Гроссман (чей главный роман «Жизнь и судьба» был опубликован только после его смерти). Все они подверглись несправедливой и разносной критике в сталинские годы.

Тут против Фадеева выступили те, кто принимал участие в травле этих писателей. Поэт Николай Матвеевич Грибачев (известный фразой о том, что писатели – автоматчики партии) пришел в ЦК, где заявил:

– Если Фадеев возьмет под защиту группу писателей одной национальности, то это может дезориентировать писателей.

Все понимали, что имелись в виду писатели-евреи. Антисемитизм, широко распространившийся в руководстве Союза писателей в последние сталинские годы, превратился в механизм изгнания более одаренных и успешных коллег. Скажем, Валентин Катаев, не был евреем, но «идеологически чуждые» писатели приравнивались к евреям… Невозможно не вспомнить, что в нацистской Германии это называлось борьбой с «белым еврейством», то есть с еврееями не по крови, а по духу.

19 октября Фадеев отправил в ЦК срочное письмо Маленкову и Хрущеву:

«В связи с тем, что пленум правления Союза писателей откроется утром 21 октября, прошу ЦК дать мне указание или совет, встречает ли посланный в ЦК 16.10 с.г. проект моего вступительного слова принципиальные возражения со стороны ЦК. Ибо без рассмотрения в ЦК проекта моего вступительного слова, оно не может быть произнесено на пленуме».

Как член ЦК, Фадеев просил принять его. Но вот принимать его как раз и не хотели.

В один из февральских дней 1954 года он пришел к милейшему Корнею Ивановичу Чуковскому и, испытывая неодолимое желание высказаться, каялся в своих грехах:

– Какой я подлец, что напал на чудесный, великолепный роман Гроссмана. Из-за этого у меня бессонные ночи. Все это Поспелов, он потребовал у меня этого выступления… И за что я напал на почтенного милого Гудзия?

Фадеев возмущался невежеством писателей – Софронова, Бубеннова, Мальцева, которых сам же награждал премиями и восторженными рецензиями:

– Я говорю им, как чудесно изображена Вера в «Обрыве», и, оказывается, никто не читал. Они ничего не читают. Да и писать не умеют…

Фадеев пытался что-то исправить. Написал в Воениздат письмо, рекомендуя выпустить отдельной книгой роман Василия Гроссмана «За правое дело», в разгроме которого когда-то принял участие, и честно это упомянул:

«Автор этих строк очень сожалеет, что в его статье в «Литературной газете» («Некоторые вопросы работы Союза писателей») тоже были допущены неоправданно резкие оценки, вызванные привходящими и устаревшими обстоятельствами литературной дискуссии того времени. На XIV пленуме правления Союза писателей мною были сделаны первые попытки оценить роман объективно».

Во время второго съезда писателей в 1954 году Твардовский записал в дневнике: «Фадеев сидит с мнимой важностью и мнимой непринужденностью в президиуме, где он уже не председатель».

В 1955 году должность генерального секретаря в Союзе писателей ликвидировали (поскольку в партии отменили пост генсека). Первым секретарем сделали Алексея Александровича Суркова как человека, никогда не отклонявшегося от партийной линии. Фадеев перестал был писательским министром и оказался всего лишь одним из одиннадцати секретарей.

На XX съезде партии Шолохов, давно ожидавший этого момента, свел счеты с Фадеевым:

– Фадеев оказался достаточно властолюбивым генсеком и не захотел считаться в работе с принципом коллегиальности. Остальным секретарям работать с ним стало невозможно. Пятнадцать лет тянулась эта волынка. Общими и дружными усилиями мы похитили у Фадеева пятнадцать лучших творческих лет его жизни, а в результате мы не имеем ни генсека, ни писателя. Некогда ему было заниматься такими «пустяками», как писание книг… Если к таким литературным руководителям, как Фадеев или Сурков, никто из их товарищей по профессии за решением творческих вопросов не ходил, не ходит и ходить не собирается, то, спрашивается, зачем же нам такие руководители нужны?

Твардовский записал в дневнике 7 июля 1955 года: