Знамя над рейхстагом

— Вас понял, вас понял. Действуйте по обстоятельствам.

Я был благодарен Семену Никифоровичу за доверие и такт. Он не стал настаивать на своих соображениях, поверил в то, что я действительно располагаю чем-то значительным.

Теперь надо было отдохнуть перед боем. Я прилег и уснул тут же, как в омут провалился. Часа через два меня словно подбросило пружиной. Вскочил. Вышел на НП. Нет, рассвет еще не наступил, но небо на востоке уже посерело, и редкие звезды поблекли, будто устав светить. Все вокруг было спокойно. Стояла плотная, ничем не нарушаемая тишина.

Потянулись тяжкие минуты ожидания.

Забрезжил рассвет. Уже можно было различить отдельные стволы деревьев в лесу у неприятельских траншей. И тут откуда-то из-за темного лесного массива одна за другой взмыли в воздух красные ракеты. Максимов ждал этого момента. За моей спиной раздался грохот, и на вражеский передний край полетели сотни снарядов.

На востоке из-за дальних холмов вырвались солнечные лучи. И я отчетливо увидел, как в заросли на склонах высот, занятых неприятелем, вползали наши танки. За ними бежала пехота. В зелени мелькали каски и штыки. Впереди наступающих катился огневой вал.

Появились орудия сопровождения на конной тяге. Они с ходу разворачивались и били по огневым точкам. Все шло, как намечалось. И от этого радостно было на душе. После позавчерашней неурядицы мы снова действовали, как и подобает действовать опытному, закаленному войску.

Удар с тыла сделал свое дело — сопротивление немцев было сломлено. Стрельба за спиной заставила их дрогнуть.

Вскоре привели первых пленных. Я прошел на КП, где Коротенко с помощью переводчика допрашивал офицера.

— Вы знали, что мы начнем наступление под утро? — спросил я немца.

— Нет.

— А вообще-то знали, что готовится наступление на этом участке?

— Да, ожидали его со дня на день. Но мы не думали, что будем окружены. Моя рота находилась во втором эшелоне, отдыхала в лесу. Мы даже не успели организованно открыть огонь. Куда бы ни бежали — всюду попадали под пули или в плен.

— Значит, у вас возникла паника?

— Да.

Я оставил Коротенко продолжать допрос, а сам отправился на новый наблюдательный пункт, который готовили недалеко от деревни Крутиково. По дороге мне встретился Ионкин. Он был возбужден, глаза блестели.

— Что, преследуют твои немцев?

— Никак нет, товарищ командир дивизии, — улыбнулся он в ответ. Некого преследовать. Может, только одиночкам удалось в лес удрать, а остальных побили. Врасплох застали их. Ну и паника была! Сроду такой не видал. Сами потерь почти не понесли.

Я с благодарностью подумал о пришедших нам на помощь партизанах замечательных советских людях, вступивших по велению совести в смертельную борьбу с врагом. Услуга, которую они оказали нам, была неоценима. Мы легко опрокинули врага, сберегли жизнь сотням бойцов.

К сожалению, память не сохранила имена отважных партизан. Мои попытки разыскать их после войны не увенчались успехом. Но никогда не забыть мне двух суровых на вид мужчин, которые, рискуя жизнью, провели наш батальон во вражеский тыл.

Задача, поставленная перед 150-й дивизией и корпусом, была выполнена. Противник, зажатый с трех сторон в тиски, поспешно откатывался на запад. 150-я развивала наступление на Пасиене.

Когда поступило донесение от Зинченко, что его полк вошел в Себеж и полностью овладел городом, я взглянул на часы. Они показывали 10 часов утра. Ровно неделю назад — 10 июля — мы начали разведку боем, предварившую общее наступление корпуса, армии, фронта.

Всего неделю назад! Но столько событий вместила в себя эта необычайно емкая неделя, что, казалось, долгий-предолгий срок отделял нас от того дня, когда мы поднялись в атаку на Каменку.

Мы вступали в Латвию. Был сделан еще один шаг к общей победе.

На земле Латвийской

Наступление продолжается

На территорию Латвийской ССР мы вступили в день освобождения Себежа 17 июля в 6 часов вечера. Дивизия с севера и юга обтекала Пасиене, не задерживаясь там.

Когда-то, до сорокового года, здесь проходила граница се всеми ее атрибутами — заставами, пограничными столбами, нейтральной полосой. Теперь от нее не осталось и следа. Здесь все было такое же, как и в России, — и болота и леса.

В бурой жиже у обочины дороги валялись трупы вражеских солдат. В воздухе временами появлялись неприятельские самолеты. Но наши истребители поспевали вовремя и не давали, им прицельно бомбить.

Население здесь, как и в любой приграничной полосе, было смешанным. Типично латышские названия окрестных деревень перемежались с истинно русскими. Да и жители, с которыми нам приходилось иметь дело, говорили по-русски. Только вот сами селения в большинстве своем выглядели непривычно для нашего глаза. Дома здесь стояли небольшими группками, разбросанными далеко друг от друга, или вообще в одиночку.