Знамя над рейхстагом

Бросалось в глаза и другое. В России мы редко встречали уцелевшие деревни. Многие были вовсе сожжены дотла. Здесь же следы разрушений не носили столь заметного характера. С точки зрения людоедской «расовой теории» доктора Розенберга, славяне принадлежали к нации одного из самых последних сортов; латыши и другие жители Прибалтики занимали в этой зловещей иерархий место повыше. Но разбойничья по своей сути и духу гитлеровская армия и тут не очень-то церемонилась с населением. Мы не раз натыкались на баррикады, сооруженные гитлеровцами из яблонь и великолепных декоративных сосен, срубленных около усадеб, видели траншеи, вырытые в фруктовых садах и огородах.

У многих крестьян фашисты отобрали землю, которую те получили от Советской власти. Немало народу под разными предлогами было угнано в Германию на принудительные работы в помещичьи хозяйства.

В общем, если сравнивать положение русских и латышей в зонах немецкой оккупации, то можно сказать, что одним было совсем плохо, а другим мало чем лучше.

На второй или третий день после перехода границы мы вступили в деревню Маслово. Располагалась она у высокой стены густого соснового бора. Тридцать восемь ее домиков утопали в зелени садов.

Пора стояла благодатная. За аккуратными изгородями усадеб среди листвы виднелись рубиновые брызги вишен. Румянились яблоки, наливались синевой сливы. Плети огуречной ботвы поднимались на заборы, лезли на стеньг домов. Воздух был напоен тонким благоуханием спелой клубники.

Регулировщик из комендантской роты, поджидавший нас н& краю деревни, показал дом, отведенный для размещения оперативной группы. На крыльце его стояла молодая белокурая женщина. И лицом, и одеждой, явно праздничной, она больше походила на горожанку, чем на крестьянку. Да и дом, под стать ей, скорее напоминал пригородную дачу, чем деревенскую избу, — стены были обшиты тесом, на траву ложились зайчики от застекленной террасы.

— Здравствуйте, — сказала она с легким латышским акцентом. — Меня зовут Таня.

— Что, ждали нас? — поинтересовался я.

— А как же! Мы были уверены, что русские прогонят немцев. Разве можно победить такую огромную страну? Проходите, пожалуйста, в горницу. Мы все для вас приготовили.

Через прихожую мы вошли в просторную, уютно обставленную комнату. Отливали янтарем чисто вымытые полы. На столе, покрытом белой скатертью, стояла ваза с букетом полевых цветов, а рядом с ней — глубокая миска, до краев наполненная клубникой со сметаной.

С обезоруживающей приветливостью Таня пригласила:

— Садитесь, пожалуйста, и угощайтесь. Это со своего огорода.

Мы не заставили себя долго ждать.

— Как жилось вам эти годы? — спросил я хозяйку. Глаза у Тани потемнели.

— Разве простому человеку может быть хорошо во время войны? Я не разбираюсь в политике. Но еще от родителей знаю: русские никогда не приносили латышам беды. А немцы… У них один закон — сила. Что хотят, та и берут. Хозяйство разорили вконец. Как зиму будем жить — не знаю. Скота мы лишились почти совсем. Но самое страшное не это. Сколько молодых парней в девушек они насильно увезли к себе! Перечислить трудно.

Дверь в комнату открылась. На пороге появился пожилой крестьянин, из-за его спины выглядывали дв& белокурые головенки мальчишек лет четырех и шести.

— Это мой муж и сыновья, — представила Таня. Мужчина улыбнулся:

— Самовар готов!

Таня принялась проворно накрывать стол к чаю. Вдруг она обратилась ко мне:

— Скажите, пожалуйста, господин… то есть, извините, товарищ полковник, где сейчас находится сто пятидесятая дивизия?

Я от изумления не сразу нашелся, что ответить.

— А почему вас заинтересовала эта дивизия?

— Я сейчас покажу газету. Она выходила на латышском и на русском. Это последний номер, который немцы выпустили перед тем, как уйти. Прочтите, и вам станет понятно, почему я задала такой странный вопрос.

Таня достала сложенный в несколько раз тонкий желтоватый лист. Подвалом на первой странице была помещена статья, которая и объясняла повышенный интерес здешних жителей к нашей дивизии. Это был обычный прием фашистской пропаганды — примитивный и грубый, В статейке говорилось, что наступающие русские — жестокие азиаты, которые не берут пленных, отбирают у латышей вещи, убивают мужчин и насилуют женщин. Особенно отличаются в жестокости и грабежах солдаты 150-й дивизии, не брезгающие ни лошадьми, ни пчелами, ни домашним скарбом.

Я усмехнулся:

— Насчет сто пятидесятой дивизии вы сможете сами составить мнение. Я командир этой дивизии. В Маслове находятся наши солдаты.

— Извините, — пролепетала в замешательстве Таня, — я не хотела…

— Да нечего вам извиняться, — перебил я ее. — В чем же тут ваша вина? А я вас попрошу утречком сходить к соседям и узнать, как вели себя наши бойцы: не взяли ли что-нибудь, не обидели ли кого. А потом мне расскажете. Только по-честному, хорошо?

— Хорошо…