Знамя над рейхстагом

Но до Лиепаи было еще далеко. А пока перед нами лежал Вегеряй, который предстояло освобождать нашему корпусу. Большая часть города находилась в полосе действий 150-й дивизии. Ширина полосы составляла около четырех километров.

Днем 22 октября офицеры дивизии выходили небольшими группами на рекогносцировку. До начала наступления оставалось дней пять, и мы, не теряя времени, начали собирать сведения о местности, на которой предстояло воевать. На следующий день я намеревался продолжить это занятие, но звонок Шерстнева внес коррективы в мои планы.

— Приезжай, Василий Митрофанович, прямо сейчас, — сказал он. — А то мне скоро на совещание к командующему фронтом отправляться. Хочу до этого повидать тебя.

Через полчаса я входил в небольшой домик, в котором остановился командир корпуса. Шерстнев с командующим артиллерией Лившицем и начальником оперативного отдела Ветренко сидели за столом.

— Присаживайся, Василии Митрофанович, — пригласил генерал, — закусим и поговорим.

Григорий Иванович рассказал о совещании, которое Еременко собирался проводить в штабе нашей армии с командирами корпусов, чтобы лично проинструктировать их относительно предстоящего прорыва неприятельской обороны. Потом расспросил меня о первых результатах рекогносцировки, записал доложенные мною сведения в блокнот и дал дополнительные указания по подготовке к наступлению.

За разговором трапеза незаметно подошла к концу. Григорий Иванович был возбужден. На его умном лице то и дело вспыхивала хитроватая усмешка. Речь свою он сопровождал частыми, короткими жестами. Поднявшись из-за стола, он протянул мне руку:

— Ну, будь здоров, после совещания повидаемся, — и пригласил остальных сотрапезников: — Что ж, пора в путь. Командующий опоздавших не жалует.

Мы вышли на крыльцо. Садясь в машину, Шерстнев еще раз пожал мне руку:

— До свидания, Василий Митрофанович.

Таким я и запомнил его в тот раз — чем-то взволнованным, старающимся скрыть свою озабоченность улыбкой.

Машина тронулась, увозя Шерстнева с офицерами к дороге, ведущей от Вегеряя на юго-восток, в сторону штаба 3-й ударной армии. Я тоже сел в «виллис» и направился в штаб нашей дивизии. Там собрались командиры полков. Встретившись с ними, я рассказал о полученных о г командира корпуса указаниях, и мы перешли к обсуждению задач, связанных с рекогносцировкой. В это время меня позвали к телефону, кто-то звонил из штаба корпуса. С трудом я поверил своим ушам: генерал Шерстнев погиб.

Немного позже я узнал подробности. «Виллис» Шерстнева достиг перекрестка как раз тогда, когда к нему по большой дороге со стороны Вегеряя подъезжала машина Еременко.

Свернув на большую дорогу, автомобиль, в котором находился Шерстнев, налетел на противотанковую мину. И это на дороге, по которой недавно прошли две дивизии с боевой техникой! Все, кто находился в «виллисе», погибли на глазах у Еременко.

Когда командующий фронтом прибыл на совещание, командарм доложил ему: «Собрались все, кроме группы Шерстнева». Тогда командующий сказал собравшимся:

— Генерал Шерстнев только что трагически погиб, подорвавшись на мине. Прошу почтить минутой молчания память этого замечательного, талантливого боевого генерала.

Командующий фронтом не преувеличил достоинств Григория Ивановича. Шерстнев действительно проявил себя незаурядным военачальником. Этот подтянутый, быстрый в движениях человек был неутомим, скор на решения, причем на решения всегда обоснованные, наилучшие для сложившейся обстановки.

К этому нельзя не добавить, что Григория Ивановича отличала большая личная отвага и смелость. Смелость в большом и малом. Мне не раз приходилось видеть, как в бою он не обращал внимания на свистящие вокруг осколки и пули и как при объяснениях с начальством, иногда весьма бурных, он последовательно и с достоинством отстаивал свое мнение. Его, в прошлом начальника училища, генерала большой военной культуры, мне думается, ожидало большое будущее.

Многое можно было бы еще сказать об этом прекрасною человеке незлобивом, веселом, горой стоявшем за своих подчиненных. Но и этого достаточно, чтобы представить, какого начальника и товарища мы потеряли.

Похоронили Григория Ивановича в Риге, в освобождение которой он внес немалый вклад.

В командование корпусом вновь вступил выздоровевший Семен Никифорович Переверткин.

Вечером командиры корпусов и дивизий собрались на совещание у командарма. Совещание проходило в большой гостиной бывшего помещичьего дома.

Подойдя к развернутой карте, где синим карандашом была нанесена оборона противника, а красным — расположение наших войск, Николай Павлович Симоняк начал подробно говорить о задаче каждого соединения, каждой части. 150-я дивизия находилась в центре группировки, наносившей главный удар. Это обязывало ко многому. Особое внимание присутствующих Симоняк обратил на маскировку. Ее он считал одним из важнейших условий успеха. Противник не должен узнать, когда, какими силами и на каких направлениях начнем мы действовать.