Знамя над рейхстагом

Впрочем, логика событий подсказывала, что предстоящая передислокация не такое уж неожиданное событие. Группа армий «Север» была выведена из активной борьбы. Оказавшись в курляндском мешке, она лишилась возможности влиять на ход операций других фронтов. Правда, решить все задачи, поставленные Ставкой, в Прибалтике не удалось. Прибалтийские фронты так и не смогли расчленить и окончательно разгромить курляндскую группировку, на это не хватило сил. Но все же стратегический удар здесь достиг своей цели. И это давало Верховному Главнокомандованию возможность, заблокировав группировку врага, перебросить часть войск туда, где в них испытывалась большая нужда.

Оканчивалось наше пребывание в Прибалтике. 99 дней назад перешли мы границу Латвии. И добрая половина этого времени была насыщена трудными наступательными боями. Поэтому казалось, что пробыли мы здесь не три с лишним месяца, а целую вечность. Теперь все оставалось позади. Шла ускоренная подготовка к переезду на другой, пока неведомый нам фронт.

Граница позади

Поезда идут на запад

Всякие сборы в дорогу — событие волнующее и, как правило, окрашенное либо радостью, либо печалью. Но когда в путь готовится целая дивизия, тут уж над всеми чувствами господствует озабоченность. Столько всего надо предусмотреть, согласовать, утрясти, сделать. Как-никак, а переезжают три стрелковых полка, один артиллерийский, два дивизиона — противотанковый и зенитный, да еще несколько специальных подразделений. И во всем этом должен быть полный порядок: чтобы и техника и припасы были погружены правильно, чтобы люди разместились в вагонах как надо и чтобы не было отставших в пути.

Но прежде чем заняться сборами, требовалось передать занимаемый участок. 2 декабря нас сменили части 22-й армии. И уже утром следующего дня мы начали нелегкий марш в сторону Елгавы.

В другой обстановке и в другое время года этот март не оказался бы особенно трудным. Но, во-первых, наша передислокация должна была быть сохранена в тайне, и поэтому шли мы только ночами. Во-вторых, погода нас не баловала — почти непрерывно лил дождь, перемежаемый снегом. Транспорта и горючего не хватало. На дорогах, ставших непроезжими, застревали автомашины. Люди брели по колено в грязи. Хорошо, хоть темного времени в эту пору много.

Ночью 6 декабря дивизия сосредоточилась на станции Платоне около Елгавы. Здесь нас должны были посадить в эшелоны.

Штаб дивизии под руководством Николая Константиновича Дьячкова составил подробный план работ, связанных с перевозкой. В каждой части и подразделении представители штаба наблюдали за их ходом. Дел хватало всем. Бойцы пилили доски для оборудования вагонов, заготавливали дрова. К месту посадки доставлялись железные печки и продовольствие, лампы и фураж, ведра и веники. Словом, предусматривалась каждая мелочь.

Политработники, партийные и комсомольские активисты разъясняли бойцам условия и правила железнодорожных передвижений, давали советы, как вести себя, чтобы не отстать в пути. Особо обращалось внимание на то, чтобы сохранить в тайне сам факт нашей передислокации из Латвии: противник в Прибалтике не должен был знать, что мы уезжаем, а на новом месте — откуда прибыли. Поэтому все, что говорило о нашем довольно долгом пребывании на прибалтийской земле — лозунги, плакаты, листовки, номера многотиражки «Воин Родины», — убиралось или уничтожалось. О задачах, возникавших в связи с переездом, говорилось на партийных и комсомольских собраниях, на общих собраниях красноармейцев и совещаниях офицеров.

И вот наконец наступил день 17 декабря, когда первый поезд тронулся в путь. Он был сцеплен из шестидесяти товарных вагонов и платформ. Еще шесть таких составов формировались и по мере готовности отправлялись. Последний из них ушел со станции Платоне 22 декабря.

Я ехал с первым эшелоном. Помню, как лязгнули сцепки, дернулся под ногами пол вагона и в самую душу ворвался паровозный гудок, воскрешая что-то далекое, довоенное, счастливое. Отпуска, командировки, переезды в незнакомые гарнизоны — все это бывало связано с ощущением новизны, с ожиданием того, что жизнь откроет перед тобой еще одну непрочитанную, увлекательную страницу. Отголосок этих чувств тронул сердце легкой и приятной грустью.

Неизведанное и сейчас лежало впереди. Манящее и тревожное. Что сулило оно нам? До сих пор нашей дивизии (а я уже не мог представить себя вне ее) сопутствовал успех. А как-то сложатся дела на новом месте?

Встав на какой-то ящик, я смотрел в оконце шаткого вагона общепринятого типа «40 людей или 8 лошадей». Смотрел долго, пока пробегавшие мимо деревья и столбы не завязли в чернильном мраке ранней ночи.

В вагоне нас было не 40 человек, а значительно меньше, и устроились мы с достаточным комфортом. Зашторили окна, зажгли лампу. Присев за деревянный столик, я спросил Артюхова:

— Как настроение у бойцов?

Михаил Васильевич ответил: