Знамя над рейхстагом

Соотечественники плакали от радости. Каждый из них старался обнять, поцеловать советского солдата или хотя бы дотронуться до него. Это были в основном молодые люди, вывезенные с Украины и из Белоруссии. Обращались с ними здесь, как с рабочим скотом. По заявкам окрестных хозяев их ежедневно отправляли на самые тяжелые полевые или какие-либо другие работы. Трудились они по двенадцать и больше часов в сутки. Кормили же их впроголодь.

Слезы радости освобожденных смешивались со слезами освободителей, до глубины души потрясенных видом этого лагеря — первого лагеря на их пути…

И вот ведь странно: вид обессиленных и больных ребят не вызывал ожесточения к перепуганным боями беженцам из здешних мест. А это были в основном крепкие старики и старухи, которые, может быть, совсем недавно покрикивали на бесплатных русских батраков и даже поколачивали их. Сейчас этих трясущихся, заискивающих людей было даже жалко. Отходчив душою русский человек!

Располагаясь на ночлег, я припомнил эпизод, происшедший еще в Латвии. Темной дождливой ночью группа разведчиков во главе с лейтенантом Вильчиком привела пленных. Одного из захваченных немцев — долговязого, с рыжими усиками фельдфебеля — доставили на допрос к нам на КП.

Пленный оказался словоохотливым и на все вопросы отвечал очень обстоятельно. Узнав от него то, что требовалось, я поинтересовался:

— А почему у вас все лицо в синяках?

— Когда ваши разведчики брали нас, завязалась рукопашная схватка. Драка продолжалась несколько минут, Вот мне и попало. А потом еще дорогой добавили…

— Что, бежать пытались?

Фельдфебель красноречиво промолчал.

— А дальше?

— Дальше произошло непонятное. Прошли мы около трех километров и оказались в вашей деревне. Солдаты зашли под навес от дождя и начали курить. Нам тоже очень хотелось сделать хотя бы по одной затяжке. И вдруг господин лейтенант, — фельдфебель кивнул головой в сторону Вильчика, что-то сказал сержанту. Тот развязал нам руки и дал каждому по кусочку бумаги и русского табака. И потом они улыбались и говорили с нами не как с противниками, а как с обыкновенными людьми…

Помню, я сам тогда несколько подивился необычности ситуации. Ведь воюем-то мы не с благородными рыцарями, а с армией в основе своей разбойничьей и жестокой, давно опрокинувшей все нормы общечеловеческой морали.

* * *

Утром 5 марта мы продолжили движение на Гюльцов, где, по данным разведки, противник сосредоточивался, чтобы дать нам отпор.

У пересекавшей шоссе речки Хоммер Бах произошла задержка. Здесь мы натолкнулись на небольшую засаду.

Бой длился не более получаса, но, прежде чем бежать в лес, неприятель успел подорвать мост. Наши саперы быстро навели новый. Я с разведчиками проскочил на ту сторону. А вот артиллерия на конной тяге застряла. На подступах к переправе разлилось море грязи. Лошади не могли вытащить орудий. Пришлось в помощь артиллеристам выделить специальную команду.

Пока ликвидировалась пробка, я с группой бойцов пошел к помещичьему дому, расположенному неподалеку от дороги. Он был пуст. На чердаке нашли стреляные гильзы, следы свежей крови.

Со двора доносился рев скота.

— А ну пошли, посмотрим, — предложил я ребятам. Почуяв приближение людей, животные замычали еще сильнее.

— Отворите ворота и снимите цепи с коров, — попросил я лейтенанта Вильчика.

Вильчик вместе с разведчиками быстро справился с этим делом. Но когда подошел к быкам — громадным, с кольцами в ноздрях, с покрытыми пеной мордами, — то явно заробел.

— Что, Вильчик, боитесь?

— Да нет, — смущенно ответил русоволосый лейтенант с мальчишеским лицом.

— Смелее, Вильчик, они вас не тронут — пить побегут.

И точно, отвязанные быки вслед за коровами устремились к воде.

— Хоть этот скот и помещичий, а жалеть его надо, — пояснил я разведчикам. — Иначе население не прокормится…

Вскоре мы продолжили путь. Но тут в небе появилась неприятельская авиация. Урон наш от нее был невелик, а вот полку из соседней дивизии, двигавшемуся по параллельной с нами дороге, пришлось худо. Мы не стали испытывать судьбу и свернули с шоссе на лесные просеки.

Если не считать действий авиации, то противник особой активности не проявлял. Еще один или два раза мы встретились с засадами. Больше до самого Гюльцова никаких заслонов не было. Город мы решили брать с ходу.

Успех наступления должны были обеспечить танки. Но на узких улицах старинных городов они сами несли немалые потери от фаустпатронов и потому нуждались в поддержке пехоты. Это определяло замысел: наступать нешироким, в полтора километра, фронтом, пустив боевые машины одновременно с пехотой. Атаку начать вечером: в темноте танкам грозила меньшая опасность.

Сосредоточились мы в лесу. Развернулись. Как только сумерки опустились на землю, тридцатьчетверки и головные роты 756-го полка ворвались на улицы Гюльцова. Загремели орудийные выстрелы, рассыпались очереди пулеметов и автоматов. Шум боя постепенно перемещался к центру.