Знамя над рейхстагом

Мы очутились в окопе, среди бойцов. Отсюда хорошо наблюдалась вражеская оборона. Появление в окопе посторонних, незнакомых людей пусть небольшое, но событие. Мы привлекли к себе всеобщее внимание.

— Откуда, братки? По какой нужде? — посыпались вопросы. — Разведчики, говорите? У нас тут не наразведуешься.

Мы сами принялись расспрашивать солдат о жизни на плацдарме. И гвардейцы охотно начали вспоминать февральские дни, когда плацдарм был взят в жестоком бою и им приходилось отстаивать его, укрепляясь, вгрызаясь в землю, неся потери. Каждому хотелось воспользоваться редким случаем рассказать незнакомым людям обо всем примечательном, что случилось здесь, поделиться с ними своими воспоминаниями. Из этих рассказов вырисовывалась картина богатырского мужества и стойкости наших людей. Сколько раз, пока не наступила здесь стабилизация, приходилось отбивать им атаки многократно превосходящих сил врага! И они выдержали все, что, казалось, не под силу выдержать человеку.

— Что за шум, а драки нет? — послышался вдруг звонкий голое.

Мы обернулись. В окопе появился ротный — совсем молодой лейтенант. И по тому, с какой подчеркнутой небрежностью он был одет, как всей манерой держаться хотел показать себя тертым, бывалым фронтовиком, можно было безошибочно определить, что на фронте он недавно.

— Э, да тут гости! Зачем пожаловали к нам, сержанты?

— Да вот, товарищ лейтенант, — ответил я, — изучаем местность для захвата «языка». Смотрим, где лучше к немецким траншеям подобраться. А то вы давно тут стоите, а пленных-то нет.

Лейтенант посмотрел на нас озадаченно, потом расхохотался, фамильярно ткнул Асафова кулаком в живот.

— Ну вот ты, — сказал он мне, — поползешь, сумеешь. Вижу, что разведчик, хотя, конечно, староват. А вот старший сержант — куда он с таким брюхом? Да и нога у него, вон, не сгибается. Разве он может в разведку? Не поверю! В писаря — это еще сойдет. — И лейтенант снова засмеялся весело и заразительно.

Асафов покраснел, смутился, но не обиделся. А я ответил за нас обоих:

— Напрасно смеешься, товарищ лейтенант. Мы знаешь кто? Мы казаки донские, вот кто. С детства воевать обучены. И науку эту до старости помним. У нас деды — во-о бородищи, а в разведку почище молодых ходят.

Лейтенант посерьезнел:

— Ну если казаки, тогда конечно. Я это понимаю, какие с Дона рубаки. Извините тогда.

Он смотрел на нас уже с некоторой опаской и завистью. Что, если правда возьмем пленных? Будут его тогда срамить, будут выговаривать: вот, мол, живешь на плацдарме, как на курорте, и мышей не ловишь. Сколько времени пленных не имел? А пришли два старика из разведки — и на тебе, пожалуйста.

— Пойдемте-ка, сержанты, ко мне обедать, — вдруг предложил он. Водочкой угощу! — И лейтенант снова довольно хохотнул.

Мы направились за ним — дел здесь у нас больше не было.

— За чей же счет водкой угощать будешь? — поинтересовался я. — Каждому ведь по сто граммов положено. Или солдата ущемишь?

— Солдата? Не-ет. Жить надо уметь! У меня запасец есть.

— Откуда ж?

— А очень просто. — И лейтенант стал пояснять нам с видом бывалого человека древнюю премудрость, почерпнутую, вероятно, у дошлого старшины: Не все в роте пьют? Не все. Боевые потери у нас бывают? Бывают. А пока сведения о них до интендантов дойдут — водка на них отпускается. Понятно? И тут соображение нужно.

— Мудро, — едва сдерживая смех, сказал Асафов.

— Так что вы не сомневайтесь, угощу, — подтвердил ротный.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — отказался я, — идти нам пора, а то от начальства попадет. Времени нет.

— Ну что ж, бывайте здоровы. Когда за «языком» пойдете, заглядывайте ко мне, — распрощался с нами хлебосольный лейтенант.

А мы двинулись на другой участок. К концу дня излазили весь передний край. Мне стало окончательно ясно, кому и где занять исходное положение для атаки, как определить ближайшую и последующую задачу полков.

На следующее утро у нас намечался проигрыш предстоящего боя на местности. Принять в нем участие должны были командиры наших полков и приданных частей со своими начальниками штабов, с начальниками артиллерии, а также представители штаба корпуса. Для этого я наметил место в одной из первых траншей, на левом фланге, где предполагалось нанести главный удар.

Чуть свет мы с Дьячковым перешли по мосту на ту сторону Одера и двинулись траншеями к переднему краю. Плацдарм жил своей обычной жизнью. Изредка то там, то тут рвались снаряды. Где-то впереди то вспыхивали, ю вдруг обрывались пулеметные очереди. Нет, не знали ни минуты покоя бойцы, державшиеся здесь третий месяц! Каждый день недосчитывались они кого-нибудь из своих товарищей. И это в обстановке затишья. А что будет, когда начнется наступление? Сколько жизней унесет первый же бой? Ведь он будет очень и очень тяжелым. Теперь же, когда до конца войны рукой подать, каждая смерть особенно обидна. Обидна потому, что за спиной остался гигантский путь чуть ли не от самой Волги, на котором пули и осколки пощадили немногих. И разве не было долгом командира думать и думать над тем, как избежать больших потерь в этих завершающих боях?