Знание-сила, 1999 № 09-10 (867,868)

Но вот что замечательно: «Задонщина» тоже не знает нм о каком поединке Пересвета, а в ее древнейшем списке ни Пересвет, ни Ослебя не имеют никаких признаков иноков. Больше того, вместе с ними на поле боя оказывается сын Ослеби и племянник Пересвета Яков. Все трое предстают здесь воинами, облаченными отнюдь не в «манатьи» и «куколи», а в дорогой ратный доспех, которым Пересвет, не скрывая этого, щеголяет.

Получается, что в середине XV века никто еще не подозревал Сергия Радонежского в подготовке победы на Куликовом поле, что для нас чуть ли не аксиома. И аксиома эта имеет свое основание – «Сказание о Мамаевом побоище».

«Сказание» это наполнено чудовищными анахронизмами. Союзником Мамая, например, оказывается не Ягайло, а Ольгерд, хотя этот старый враг Москвы умер тремя годами ранее; Дмитрия Ивановича на битву благословляет митрополит Киприан, находившийся тогда в изгнании в Киеве, а вместо епископа Герасима войска в Коломне напутствует епископ Геронтий, занимавший коломенскую кафедру с 1453 по 1473 год, то есть почти сто лет спустя после описываемых событий. Ошибочны или фантастичны оказываются и действующие лица, число которых в различных редакциях «Сказания» возрастает от столетия к столетию.

Но именно в «Сказании» и заключен весь материал, которым пользуются историки и писатели, настаивающие на свидании преподобного Сергия с Дмитрием Ивановичем перед Куликовской битвой и на посылке с князем войнов-иноков.

Согласно «Сказанию», назначив день сбора войска в Коломне, Дмитрий Иванович с двоюродным братом и «со всеми князи» отправился к Троице, где прослушал литургию, вкусил монастырской трапезы, получил благословение Сергия и испросил у него двух иноков – Пересвета и Ослебю, «которых ранее знал как опытных военачальников и богатырей». Вызвав иноков, преподобный «повелел им вместо золоченых шлемов возлагать на себя схиму с нашитым крестом».

Посланец троицкого игумена появляется в стане московских войск только перед самым началом сражения с письмом («книгами») и освященной просфорой («богородичным хлебом») как последним напутствием на ратный подвиг.

Приход этого безымянного посланца становится как бы увертюрой к последующему единоборству Пересвета, который видит выезжающего из рядов ордынцев «злого печенега». Названный в тексте полным именем, Александр Пересвет просит прощения у своего брата Ослеби, после чего вступает в единоборство и погибает.

Об Ослебе никаких новых данных варианты редакций «Сказания» не содержат, а о Пересвете сказано, что выехал он на поединок из полка Владимира Всеволодовича (Всеволожского), с которым выступал вместе Андрей Ольгердович, а в распространенной редакции он назван еще и «чернецом любочениным»,то есть происходящим из города Любеч. Впервые из «Сказания» мы узнаем и о его противнике, называемом то «Челубеем», то «Таврулом»,то«Темир-Мурзой». Вот, собственно, почти весь комплекс сведений о герое Куликовской битвы, каким располагает историк.

В «Задонщине», в древнейшем списке из Кирилло-Белозерского монастыря 70-80-х годов XV века, говорится: «Хоробрый Пересвет поскакивает на своем вещем сивце, свистом и поля перегороди, а ркучи таково слово: «Лучше бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели нам от поганых положенным пасти».

Иначе этот сюжет предстает в списке Ундольского XVII века. «Пересвета чернеца бряньского боярина на суженое место привели. И рече Пересвет чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: «Лутчи бы нам понятым быть, нежели полоненым от поганых татар». Но «Задонщина» тоже не знает ни о каком поединке.

* * *

И получается, что, с одной стороны, исследователь не может пожаловаться на скудость материала, а с другой – материал-то противоречивый или заведомо ложный. Остается единственный путь: собирая по крохам, постараться восстановить биографии Пересвета и Ослеби. Пока можно сказать с определенностью, что Александр Пересвет был человеком военным, «бывшим брянским боярином», выходцем из черниговского города Любеча. Но вот под какими именами нам известны Пересвет и Ослебя, под крестильными, мирскими или под иноческими, принятыми по постриге?

Если в отношении Пересвета решить эту загадку практически невозможно, то с Ослебей дело обстоит иначе. Вопреки легенде, полагающей гибель обоих братьев в битве на Дону, похоже, что Ослебя не погиб в сражении. Как выяснил в свое время С.К. Шамбинаго, спустя десять с лишним лет после Куликовской битвы Андрей Ослебя был жив и состоял в чине боярина при дворе митрополита Киприана, к тому времени переселившегося в Москву. Постриг под именем И Родиона он принял пять – семь лет спустя, поскольку в Московском летописном своде конце XV века под 1398 годом сказано, что великий князь Василий Дмитриевич (сын Дмитрия Донского) послал в Царьград, осаждавшийся турками, «много серебра в милостыню (патриарху. – А.Н.) с черньцомъ Родионом Ослебятемъ, иже преже быль боярин Любутьскы».