Знание-сила, 2006 № 06 (948)

Глазов Юрий Яковлевич (1929-1998), лингвист, востоковед, переводчик, в 1965 сотрудник Институга востоковедения АН СССР, участник правозащитного движения. В 1972 эмигрировал в Канаду.

"Все событие продолжалось не больше двух-трех минут. Бумажные транспаранты были немедленно смяты рунами чекистов и дружинников. Клочья уже летели в стороны, и нескольким лицам, стоявшим в самом центре, уже крутили назад руки, отталкивая тех, кто пытался отбить демонстрантов".

Кристи Ирина Григорьевна, математик, общественный деятель, в 1965 мнс ИТЭФ АН СССР.

В 1960-80-е активистка правозащитного движения. В 1985 эмигрировала в США, преподает математику в университетах Бостона.

"Юра говорил жестко: "Мы делаем кое-что для воспитания молодежи (в то время они оба преподавали литературу в старших классах школы) — ИМ.), а этот выход на площадь все разрушит". Юре нельзя было отказать в правоте.

Я — другое дело, я — более позднее поколение, я физически крепче. Мне все это было любопытно. Я твердо верила, что со мной ничего не может случиться. Я знала, что пойду туда".

А чего вам, собственно, не хватает для легенды? Героя? Пожалуйста, книга представляет: Александр Сергеевич Есенин-Вольпин, инициатор и идейный вдохновитель митинга гласности, математик, поэт, философ и рыцарь законности. Совершенно фантастическая для российской интеллектуальной эпохи фигура рыцаря юридической процедуры.

Для многих участие в митинге было важно как "акт самовыражения и самоосвобождения" (из предисловия), то есть добиться освобождения арестованных или общего смягчения режима никто не рассчитывал, это был шаг экзистенциальный и глубоко личный. Но, пишет автор предисловия, только не для Александра Сергеевича: "Смешно даже говорить о Вольпине самоосвобождающемся и самовыражающемся: в тогдашней Москве невозможно было найти личность более свободную внутренне и более полно реализовавшую себя в своих профессиональных — литературных, научных, философских - трудах".

Мягко говоря, он не любил советское государство — но готов был вступить с ним в диалог на языке законов, этим государством провозглашенным ("Алик, соблюдение законов погубит большевиков!" — "Тс-с! Они этого еще не знают..."). Он произведений ни с Синявского, ни с Даниэля, не читал и принципиально отложил это чтение на потом — ради сохранения принципа законности в полной чистоте и незамутненности сторонними впечатлениями.

Он придумал легальную форму противостояния нелегитимной власти, но нисколько не заблуждался на ее счет и представлял себе, чем эта затея чревата для участников: "Создается впечатление, что идеальным для него был бы митинг, состоящий из одного участника — его самого". Однако он не считал себя вправе и отговаривать от этого кого бы то ни было — в отличие от его друзей, долгими часами убеждавших его в тшете и рискованности всей акции и его личного в ней участия и добившихся только того, что он стал от них прятаться.

И, похоже, при всем своем антикоммунизме он все-таки верил, что даже это государство можно научить соблюдать законы — если достаточно терпеливо и педагогично себя с ним вести. Что он и стремился делать.

Сборник вообще наполнен людьми — со своими словечками, повадками, сомнениями и способом рассуждений. В воспоминаниях, записанных много позже самого события, уравненные дистанцией от него, они все равно сразу опознаются: вот эти были тогда совсем молоды, решительны, склонны к "приколам" даже в такой экстремальной ситуации (один из студентов — гэбэшнице, которая высматривала будущие жертвы и выдавала себя за преподавателя университета: "Тетка, ты чего цепляешься? Ты посмотри на себя — сколько тебе лет и сколько мне?!"). А вот интеллигентные, образованные, уже состоявшиеся профессионально, много чего ставящие на кон — оперу, запихивающему девушку в машину. "Оставьте женщину! Стыдно!" (тем временем девушка открыла дверцу с другой стороны и смешалась с толпой).

Удивительным образом книга, состоящая из документальных свидетельств, передает атмосферу тех лет в интеллигентской и собственно диссидентской среде — в очень красноречивых деталях. Мгновенное опознавание "своих" и беспрепятственное движение информации между ними: об аресте Синявского Александру Вольпину у электрички сообщил почти совсем незнакомый человек. "Вся Москва была взбаламучена"; "Все только об этом и говорили".

Принципиальные противники акции не смогли усидеть дома и все-таки явились на площадь: "Поскольку я был против, я подготовкой совершенно не интересовался..., на демонстрацию решил не ходить... но через 15-20 минут я понял, что это совершенно неприемлемо.