Знание-сила, 2007 № 06 (960)

Это было исключительное везение и одновременно иллюстрация пословицы «Нет худа без добра». Павел Евгеньевич, чистый гуманитарий, с институтом военных переводчиков за плечами, вышвырнутый из военно-переводческой жизни после ареста отца и с трудом нашедший работу библиотекаря в ремесленном училище, попал в центр академической науки и в эпицентр мощного природного явления под названием «П.Л. Капица». А П.Л. и А.А. Капица приобрели человека, который всей душой, и умом и сердцем, принял их жизненные истории и был способен эти истории видеть в контексте истории российской и мировой. Повезло, стало быть, и истории науки и, наконец, отдельным историкам, которым довелось с Павлом Евгеньевичем общаться.

Довелось и мне испытать радость профессионального и личного общения с ним. Около двухсот писем в моем архиве помогают памяти переживать это счастье заново. Мне и сейчас страшновато смотреть на его однострочную «емелю»: «Na etom ia zakanchivaiu nashu perepisku, kotoraia stanovitsia vse bolee bessmyslennoy i nepriiatnoy». (Тогда интернет с трудом вмещал кириллицу.) И с облегчением читаю его слова неделей позже: «Откажемся от попыток друг друга «переубедить», от чего предостерегал Лео Сцилард. Будем «прояснять», этим заниматься приятнее и полезнее». Уже отсюда видно, что историей науки Павел Евгеньевич занимался со всей силой гуманитарных чувств. И в этом — в воссоздании гуманитарного смысла научно-технических событий — его главный вклад. Рассказ о «шутке Анны Алексеевны» — замечательный пример его искусства, смелости и широты. Ведь он, любя ее и восхищаясь ею, все-таки, насколько я понимаю, не одобрял ее слишком сильное вмешательство в трудную научно-политическую жизнь Петра Леонидовича.

Живые портреты, иногда несколькими штрихами, тех людей науки, которых он видел по долгу службы, давали порой больше подробных описаний. К примеру, когда возобновились разговоры о том, что Ландау после аварии якобы интеллектуально восстановился, я спросил его мнение.

Он лишь махнул рукой, зачеркивая все эти разговоры, и сказал, что в Ландау, даже при случайных встречах в коридоре Физпроблем, его всегда поражал взгляд — излучающий яркий свет. А после аварии — погасший напрочь. И это было больно видеть.

Он очень помогал мне в работе над биографией Ландау, особенно поддержкой в трудном вопросе о знаменитой листовке. Но вначале несколько удивил, сказав, что с гениальным Ландау в общем-то все просто, а вот представить благородную природу неразлучного с ним Е.М. Лифшица и его огромную подлинную роль и труднее, и важнее, потому что он совершенно не заботился о собственном «имидже», а бытующие черные мифы- сплетни трудно растворимы. Потом и я убедился в этом и понял, что ближайший помощник Капицы по административно-гуманитарным делам имел редкую возможность узнать главного помощника Капицы по главному физическому журналу страны —ЖЭТФ.

Последний раз я говорил об этом с Павлом Евгеньевичем во время нашей последней встречи в начале июня прошлого года. К тому времени я уже уговорил Зинаиду Ивановну Горобец-Лифшиц записать свой устный рассказ о «Загадке П.Л.» У меня было достаточно оснований верить ей, но история уж больно невероятна, и я решил спросить об этом Павла Евгеньевича. Он все подтвердил. И то, как П.Л. огорчился, подумав, что ошибся в выборе своего заместителя по ЖЭТФу, и как, выяснив все скрытые обстоятельства, был рад, что его моральное чутье не обмануло его. Сказал и о том, что как-то раз при П.Л. кто-то завел разговор о «незаконном» характере отношений Евгения Михайловича и Зинаиды Ивановны.

Петр Леонидович оборвал говорящего, просто и внушительно сказав:

«Это — настоящая, большая любовь».

И то был последний подарок Павла Евгеньевича мне. За мной долг — поделиться другими его подарками.

Геннадий Горелик

Павел Рубинин

«Целую Вас крепко»

После кончины в апреле 1984 года академика П.Л. Капицы его вдова Анна Алексеевна стала постепенно знакомить меня с архивом Петра Леонидовича, который она уже много лет разбирала и приводила в порядок. Я был референтом Капицы, проработал с ним почти тридцать лет — с 1955-го, когда он после 9 лет опалы вновь стал директором Института физических проблем. В институте у меня был свой — служебный — архив Капицы... В конце 80-х я стал соединять оба архива — «мой», служебный, и «личный», который хранился у Анны Алексеевны. В этом большом архиве образовался раздел, который я условно, для себя, называю: «Письма вождям». В папках этого раздела хранятся черновики и копии писем, которые Капица писал Сталину, Молотову, Хрущеву, Брежневу, Андропову.