Знание-сила, 2009 № 06 (984)

Это либералы: экономические (с ясно выраженным монетарным уклоном) по уже упомянутой Радаевым возможности ослабить социальный налог — уже не только и не столько на государство, сколько на бизнес (с которого государство и питается); политические — известно, что защитниками демократии и прав человека становятся не самые бедные и обычно не самые богатые, а именно те, кто посередине.

Это маркетологи: для торговли именно эта категория покупателей представляет самый большой интерес, поскольку богатых у нас слишком мало, а бедные довольствуются узким и дешевым ассортиментом товаров. Только надо вовремя выяснить, когда средний класс сочтет возможным сменить для отдыха Турцию и Египет на озеро Байкал или склоны Дагомыса, заменить одну марку автомобиля на другую, чилийское вино на австралийское, поставить себе «дверь по имени зверь», кого будет нанимать в репетиторы своим детям и будет делать салаты не из авокадо, а из манго. Консультантами торговли по всем этим животрепещущим проблемам как раз и выступают маркетологи.

Наконец, средний класс нужен самому себе: вас в школе учили про классовое самосознание? Меня еще учили. Полагаю, представителю среднего класса это самосознание нужно не как оружие на баррикадах, а как способ осознания себя в обществе, общности интересов с близкими по положению людьми, политических и прочих инструментов для их реализации. Короче, не класс в себе, а класс для себя.

Вы собираетесь купить автомобиль?

Выражая сомнения в способности нашего общества породить средний класс — опору, стабилизатор современного западного общества, специалисты начинают с цифр. Если подходить к вопросу с мерками, принятыми в «цивилизованных странах» Европы, США, то цена «пропуска» в «средний класс» начинается с годового дохода примерно в 50–70 тысяч долларов на семью. В России граждане с такими доходами составляют лишь тонкую прослойку, не более, к которой относятся чиновники, представители бизнеса (скорее среднего, чем малого), менеджеры среднего и высшего звена, представители шоу-бизнеса и криминала. Ни специалисты (тем более сельские), ни офицеры, ни, тем более, рабочие у нас в стране на принадлежность к «среднему классу» претендовать, увы, не могут, поскольку балансируют между нищетой и бедностью.

Упрощая процедуру выделения среднего класса, Алексей Левинсон свел ее в конце концов к одному-единственному небольшому блоку вопросов: в состоянии вы сегодня купить предметы длительного пользования — или ваша зарплата почти вся уходит на еду? Оправдывая это упрощение, он объяснил, что люди, без чрезмерного напряжения способные купить компьютер, музыкальный центр, телевизор последнего издания и — уже с напрягом, но не запредельным — автомобиль, составляют последнюю большую социальную группу; за ней — люди богатые, которых у нас чрезвычайно мало. Вместе с тем известно, что бедные большую часть семейного бюджета (из той его части, что остается после обязательных выплат) тратят на еду, и этой вынужденной структурой потребления, если она превалирует в обществе, бедные страны отличаются от остальных. У нас, кстати, незадолго до кризиса в среднем по стране впервые затраты на еду составили примерно половину семейного бюджета. Но это опять-таки «средняя температура по госпиталю», свидетельствующая лишь о том, что страна стала жить получше и что много на свете стран, которые живут хуже, чем мы.

Итак, можно применять разнообразный, самый изощренный социологический инструментарий с множеством показателей, все равно вы выйдете на ту же самую группу. То есть по одному признаку мы этот самый средний класс выделили. Набралось в него 16 процентов опрошенных. Теперь посмотрим, что происходит с другими признаками, то есть что он, собственно, из себя представляет и как собирается пережить кризис.

На момент, когда проводилось исследование, эта категория наших соотечественников имела доход 31,4 тысячи рублей на семью (средняя по стране тогда составляла 17,6 тысячи). Состав группы невероятно пестрый: тут и военнослужащие, и клерки, и предприниматели, и руководители, и квалифицированные рабочие. Мелкие и средние предприниматели, руководители среднего и более высокого, но не высшего звена, в развитых странах составляющие ядро среднего класса, в нашем среднем классе оказались в меньшинстве: по 6 % тех и других. Трудно представить себе общие интересы у военнослужащих и предпринимателей, у так называемого «офисного планктона» и рабочих — однако все они уверенно относят себя к среднему классу и вроде бы подходят по объективным показателям доходов. Короче говоря, средний класс оказался размытым, «размазанным» практически по всей социальной структуре общества. Объединяет этих военных, рабочих, предпринимателей, менеджеров, рабочих не столь уж многое. Или слишком многое — причем не только друг с другом, но и со всем российским народов в целом.