Золоченые

Я делаю, как велено, упиваясь новой силой мышц, мощью, которую я ощущаю самим нутром. При малейшем движении под кожей вспыхивают золотом вены и скользят по рукам. Несмотря на все, что говорил чиновник в Зале Джор, мой целительный сон уничтожил позолоту, прежде их покрывавшую. Может, это отчасти и значит быть Нуру. Я чувствую себя как никогда живой. Теперь я знаю свой путь. Теперь я знаю свое предназначение.

В конце концов, Белорукая самым тщательным образом мне это объяснила.

За эти дни она ответила на все мои вопросы – даже рассказала, как они с моей мамой стали союзницами: мать была Тенью, а им не приходится проходить Ритуал Чистоты. Поскольку Тени испытывают жесточайшую тренировку и получают массу ранений, любую алаки в Варту-Бера немедленно бы обнаружили. Когда во время цикла мать начала истекать проклятым… нет, божественным золотом, Белорукая быстро это почувствовала и приставила ее к себе помощницей, подальше от битв.

Затем мать забеременела, и настоятели прознали об этом, прежде чем Белорукая успела как следует спрятать ее. За то, что мать запятнала честь Теней, ее приговорили к смерти. У Белорукой не осталось иного выбора, кроме как помочь ей сбежать. Она договорилась с отставным солдатом – моим отцом, – чтобы он вывез Уму, и больше с ней не связывалась, опасаясь подвергнуть ее опасности. К тому времени император пристально следил за Белорукой, не доверяя идеям об отрядах алаки, которые она взращивала.

Потом мне исполнилось пятнадцать, и надо мной нависла угроза – Ритуал Чистоты. Тогда они с матерью отправились на поиски друг друга.

И Белорукая послала в Ирфут смертовизгов.

Ирония причиняет жгучую боль. Смертовизги всеми силами старались меня спасти, а я приказала им убраться и обрекла саму себя на все, что случилось в том подвале. Я оказалась виновницей своих страданий.

Но, возможно, это и к лучшему. Жизнь в Ирфуте показала мне, каково это быть человеческой девушкой: глубоко верить в Безграничные Мудрости, а в итоге оказаться в ловушке их нескончаемых заповедей и наконец быть преданной ужасам Права казни.

Если мне предстоит бороться за женщин – всех женщин, – я должна знать, как мыслят человеческие девушки, должна испытать ту же боль, что и они.

– Я готова, – киваю я Белорукой.

– Тогда пора, – произносит она, жестом отдавая приказ.

Пара старших алаки выходят вперед, держа в руках мерцающие белые доспехи. Я узнаю адскую броню, но такую я еще никогда не носила. Если обычная покалывает кожу, эта – взрывается фейерверками. По ней переливаются тысячи цветов, словно радуга на поверхности озера.

– Подарок наших матерей, – объясняет Белорукая, – небесная броня, достойное дополнение к первому, что ты уже получила.

Она указывает на Иксу, который ждет у стены, облаченный в такой же доспех. Теперь у него есть крылья – красивые синие крылья, блестящие чешуей и перьями, как и он весь.

– Иксу дали мне богини? – пораженно ахаю я.

Белорукая кивает:

– Каждому ребенку нужен питомец, а что может быть лучше питомца, способного менять облик и защитить в моменты уязвимости.

Икса действительно все это умеет – и много больше.

«Я знала, что ты мой», – шепчу я ему.

«Де… ка», – радостно соглашается он.

Полностью облачившись в броню, я гляжу на свое отражение в озере и с трудом узнаю себя, с трудом узнаю девушку в крылатых доспехах, с мерцающими двойными клинками в руках. Из воды в ответ смотрят неожиданно серые глаза на темнокожем лице.

Такие же серые, как у моего отца, когда он меня обезглавил. Мысль наполняет меня гневом и сожалением.

Человек, которого я оставила в Ирфуте, никогда по-настоящему не был моим отцом, в моих жилах нет ни капли его крови. Может, поэтому он так легко отказался от меня в пользу Права казни. Пусть он и считал меня своей, что-то глубоко внутри наверняка нашептывало, что я ему не родная. Ни плотью, ни кровью. Подобно тем, кто создал меня, я полностью божественна – не смертовизг и не человек, но существо, способное подражать обоим. Я могу быть такой, какой хочу.

И я больше не желаю быть похожей на этого человека.

Я думаю об этом – и мои глаза меняются, темнеют. Когда я снова смотрю в воду, они такие же черные, как у Белорукой, как у старших алаки. Глаза, которые принадлежат уже только мне, по праву.

Глаза, которые подтверждают, что я созрела и обрела силу.

Улыбаясь, я надеваю боевую маску и поворачиваюсь к Белорукой и Катье, которая будет сопровождать меня на своем грифе. Зверь рокочет в ответ на поглаживания закованной в броню руки.

– Я готова, – объявляю я.

Белорукая с улыбкой нежно касается ладонью моей щеки.

– Помни, ты – божество. Тебя не убить смертным оружием. Единственная надежда людей – пленить тебя, как наших матерей.

– Я помню, – киваю я.

– Тогда выступаем.

* * *