Золотая чума

— Баклан — это из уголовного жаргона. Мы, сыскари, грешным делом тоже его употребляем. Известно — с кем поведешься, от того и наберешься… Так вот, этот Рыжов — шпана, хулиган. Из тех, кто четко встал на преступный путь. И попался, как они все, на глупости. Но в тюрьме к ворам то ли не прислонился, то ли они его не взяли. В общем, вернувшись, выпендривался перед малолетками. Я, мол, такой крутой, из тюрьмы. Болтался по пивным, хулиганил. Два раза был на пятнадцати сутках. А теперь всерьез попался. Но вот что странно…

Лавринович помолчал, выдерживая эффектную паузу, а потом достал из сейфа небольшую железку.

— Вот чем он дверь открыл.

При виде ее Мельников чуть не присвистнул. Это была профессиональная отмычка. Не та, которой пользуются опытные домушники, — а по-настоящему профессиональная. Такие применяют сотрудники спецслужб. Опять запахло родимой конторой. А Лавринович, судя по всему, сказал еще не все.

И Мельников решил играть в «откровенность».

— Слушайте, старший лейтенант. Я понимаю, что вы нашу контору недолюбливаете. Но это очень серьезное дело. Очень. Скажу вам по секрету — вот об этой штуке. Я такие видел — их изымали в сорок первом у фашистских агентов, которых тогда много забрасывали. Мы не всех отловили. До сих пор ловим.

Это Лавриновича проняло. Война — она для всех была одна. Тем более, что Москва в то время полнилась слухами об этих агентах. О них не рассказывали разве что вороны.

— А, так я же сам был постовым, в сорок первом их ловил. Тогда мы их к стенке ставили, без разговоров. Не всех, значит…

— Выходит, не всех.

— Тогда конечно. Я ведь почему вам говорить не хотел? Потому что не уверен был. Всякая там дедукция — это ведь только у Шерлока Холмса. Квартиру этой штукой вскрывали два раза. Я по царапинам возле замка сообразил.

— А что вор говорит об этой штуке?

— Говорит, купил в пивной за кружку пива у алкаша. И все. Никаких мол подельников у него не было. Он баклан, но не дурак. Зачем ему себе срок накручивать?

— Так… Мне с этим Рыжовым надо бы побеседовать.

— О чем разговор? Он в КПЗ вас дожидается.

Теперь Лавринович был преданным союзником. Он рванулся к двери и заорал:

— А ну-ка Рыжова ко мне! Быстро!

— Товарищ старший лейтенант, не возражаете, если я с ним всерьез поговорю?

— Какие вопросы! Мы на фронте с пленными тоже разговаривали по-всякому.

Минут через десять арестованного доставили. Он вошел развинченной походочкой и нагло уставился на старлея.

— Гражданин начальник, ну что вы меня все таскаете на допросы? Я все вам сказал.

Лавринович был прав в своей оценке этого типа. Эдакий блатарь по жизни, который, отсидев три года, понял, что дом его — тюрьма, и старательно усвоил все блатные понятия. Кумир сопливых мальчишек, балдеющих от воровской романтики.

— Вот, Рыжов, допрыгался ты. Тобой уже КГБ заинтересовалось.

— А че… — в глазах арестованного загорелось беспокойство.

С такими лучше всего действуют быстрота и натиск. Прыжком Мельников сорвался со стула и ударил ногой в грудину Рыжову. Тот грохнулся, впилившись спиной в загрохотавший несгораемый шкаф.

— Ты, падла, слушай! Я капитан КГБ, ты понял? Нет, ты ничего не понял. А не понял ты того, что у нас разговор пойдет другой. Потому что старший лейтенант работает пусть с дерьмовыми, но гражданами СССР. А мы ловим врагов народа! У меня, знаешь, кто был начальником? Лаврентий Павлович Берия! Тебе в лагере ничего об этом душевном человеке не рассказывали? А сейчас я приехал с Магадана! О таком милом месте ты слыхал?

Искоса Мельников заметил, что Лавринович смотрит на него во все глаза. Что же говорить о Рыжове — тот уставился на капитана, как на демона из преисподней. Капитан старательно играл бериевского сокола — такого, который прочно вошел в набор русских народных ужастиков.

— Так я слушаю.

Рыжов теперь представлял из себя сплошной Котуль. Он часто всхлипывал, видимо, уже представляя себя в подвалах Лубянки, где у него будут долго и со вкусом вытягивать все жилы.

— Я не виноват! Это он мне велел квартиру взять.

Рыжий уже вполне дошел. Капитан даже стал опасаться — не пересолил ли он. Потому что в том состоянии, в котором находился клиент, человек может признаться в чем угодно. Хоть в намерении взорвать Кремль, хоть в продаже американским шпионам Пулковского меридиана. Был такой реальный случай в Ленинграде, в тридцать седьмом. Потом, кстати, человека выпустили, а дурака-следователя, который такие признания выбивал, послали в Инту зэков сторожить. Капитан Мельников резко сбавил тон и заговорил успокаивающе:

— Ладно, давай по порядку. Если все расскажешь — оставлю тебя в этом уютном здании. И пойдешь ты как обычный уголовник.

Стандартный прием — сначала взять на пушку, а потом подарить надежду. Кстати, и Лавриновичу подарок. Теперь этот Рыжий будет как шелковый.

— Значит, так, — начал вор. — Этого человека подвел мне Старый. Есть у нас такой человек, он в авторитете, хоть и давно в завязке. В пивной подвел. И говорит: вот человек, у него к тебе дело, вы говорите, а я, мол, в ваши дела не суюсь. И ушел. А тот, значит, мне и предлагает.

— Стоп. Что за человек?