Золотая чума

Юра перелистал несколько бумаг, написанных детским расползающимся во все стороны почерком, и показал разрисованный лист. Рисунок был выполнен еще нетвердой, но достаточно уверенной рукой. Это была довольно грубая схема, которая изображала то ли дорогу, то ли реку. Но вот внизу… Сужение ущелья и изгиб дороги, хитрой фигурой взбирающейся на хребет. Это было, безусловно, томесто. То самое, где творилась всякая чертовщина. Значит, это путь по реке. Так… Потом… Дорог там нет. Значит, по притоку. А это что такое?

— Это ты сам нарисовал?

— Нет, на той карте так и было. Я всю скопировал точно. Буквы «А» большая и «И» маленькая. Это я точно помню.

Ну точно. Те самые буквы. Только латинские. «Au». Золото. Но там дальше был еще один крест. И другой. С восклицательным и двумя вопросительными знаками.

Нет, за такое ребенка нужно было благодарить.

— Юра, ты нам очень помог. Но мне нужно взять эту карту с собой. Только запомни — ты должен молчать. А то в первую очередь может пострадать твоя бабушка.

Ребенка заставить молчать трудно. А пугать его опасностью — бессмысленно. Он все равно не поймет. Но вот здоровье близких — это он понимает лучше.

— Это шпионы? — шепотом спросил Юра.

— Хуже. Это фашисты. Недобитые. Так что молчи.

Мельников уже собрался уходить, когда взгляд его упал на дешевенький театральный бинокль, лежащий на подоконнике. И тут у него родилась еще более дикая мысль. В самом деле, может быть, мальчик не довольствуется игрой в своем воображении? Он вроде парень шустрый. Вряд ли такой ограничится чтением книг.

— Занимаешься наблюдением?

— Ага. Каждый день. Только у нас двор скучный. Все одни и те же ходят. Чужие люди заходят редко. Я больше люблю из кухни смотреть — там окно на улицу выходит.

— И ты во дворе всех знаешь?

— Конечно, всех. И тех, кто сюда часто ходит. Как вон Мишка из двадцать третьего дома, который к Тамарке-буфетчице шастает, когда ее муж уходит в ночную смену.

— А до того, как вашу квартиру обокрали, чужих не было?

Мальчик задумался. Потом перелистал свои листки с каракулями. Вдруг его взгляд стал очень серьезным.

— А ведь был. Он три раза заходил. Ни к кому. Ни в квартиру, ни к тем, кто в домино играет. Покрутится — и обратно. Неприметный такой. На шпиона не похож.

Мальчик, конечно, думал, что шпион обязательно носит черные очки, длинное темное пальто и надвинутую на глаза широкополую шляпу. Как их рисуют в журнале «Крокодил».

— Я его потом еще на улице видел. Он будто гулял. Туда-сюда. А как-то, когда я из школы шел, я видел, как он на машине приехал. На зеленом «Москвиче-407». А это плохой человек?

— Мы его уже арестовали. Но все равно спасибо. Так ты помни наш уговор. В разведчиках болтунам делать нечего.

Это ж надо! Ведь Лозинского-то сбили на зеленом «Москвиче-407». — Мельников задумался. — Самое смешное, что в таком вот мальчике не было ничего особо необычного. Сколько хорошо подготовленных немецких агентов, на которых адмирал Канарис потратил уйму времени и сил, заброшенных в сорок нервом в Москву и Ленинград, погорели благодаря таким вот глазастым парнишкам. Недооценили они наш народ. Они просто не обращали на пацанов внимания. А те-то как раз и примечали подозрительных дядек. Впрочем, подумал Мельников, это и мне напоминание, что погореть можно вот из-за такого Юры. Или из-за бабушки-сплетницы, следящей за соседями. Он вспомнил старый анекдот. Как американец узнает о неверности жены? Он тратит бешеные деньги на частного детектива. А наш? Идет к соседке и говорит: «Зинка, ты шлюха». А та и орет в ответ: «А женато твоя, жена-то твоя!»

Москва, Спецбольница КГБ, адрес засекречен

В этот скромный дом, расположенный на стыке центра и новых районов, кого попало не пускали. Как и большинство мест, где гнездятся разные подразделения органов, он был украшен незамысловатой вывеской. Какая-то из заполонивших Москву бесчисленных контор. Что там «главспец…» — и так далее. А вообще, особняк был лишен каких-либо отличительных примет. За высоким забором асфальтированная дорожка вела между ухоженных клумб к невзрачной обшарпанной двери. На самом-то деле эта дверь смогла бы некоторое время противостоять и танку. На окнах красовались непритязательные занавески — вроде тех, которые висят в детских садах и захудалых конторах. А то, что эти окна выдержат очередь крупнокалиберного пулемета, — об этом никому знать не полагалось.

Посторонних сюда пускали очень неохотно. Требовалось долго жать на звонок, пока в двери не приоткрывался глазок, потом через переговорное устройство начинались долгие разговоры. Если первая дверь открывалась, то это еще ничего не значило. Внутри был предбанник, где все повторялось.