Он признавался, что после обеда ему не работается: он любил сытно и вкусно поесть, а обильная еда, как известно, вызывает неудержимое желание завалиться на боковую.
Поэтому совершенно естественно, что после обеда Петька, отдуваясь и оглаживая живот, влекся к качалке, где, обложившись подушками, дрых до ужина. За ужином следовал какой-нибудь телесериал, за сериалом – сон на всю «насосную завертку».
На следующий день все повторялось. Так шли годы. Утром – рабочий стол. Днем и вечером – тоже стол, только уже обеденный. Потом – качалка, сон и телесериалы.
Сердце его было холодно, пульс ровен, а рука тверда. Массовый читатель вдруг заметил, как изящно и проникновенно пишет он о любви, страданиях и душевной боли.
Он приобрел репутацию искуснейшего психолога, прекрасно разбирающегося в хитросплетениях сердечных переживаний и движениях человеческих душ.
Пока он храпел в своей качалке, рыгал бараньей котлетой и пускал сладкие слюни, критики на все лады восхваляли его творения, полные страсти, свежести и романтики.
Примерно раз в год, чтобы окончательно не очуметь от всей этой писанины, Петька нарушает заведенный порядок. «Пора идти в народ, – говорит он, горделиво задирая подбородок, – надо творчески встряхнуться, духовно очиститься и обновиться!» И Петька без оглядки пускается во все тяжкие. На день-два, иногда на неделю, он исчезает из дома. Потом, небритый, осунувшийся, с красными от беспутства глазами, но внутренне «обновленный и посвежевший», возвращается к своим дурацким психологическим эпопеям. «Для меня это то же самое, – восклицает он с восторгом, – что для других отдых в подмосковном доме творчества или сентиментальное путешествие в Венецию».
Где на самом деле проводит эти дни Соловей, не знает никто. Я бы не удивился, если бы узнал, что Петька коротает время в обществе истопников, наливаясь дешевым портвейном. Или пьянствует с деревенскими трактористами. Все мы, как говорится, не без причуд. Но у Петьки этих самых причуд выше крыши. Временами он преступает грань, которая отличает нормального человека от сумасшедшего, и впадает в состояние легкого помешательства. Впрочем, с кем этого не бывает?
Был в его писательской жизни печальный период, когда заведенный порядок нарушился, и Петька оказался никому не нужен. Его перестали печатать. Такое случается сплошь и рядом. Но его, как всегда, спасла женщина. Но об этом позже.
***