Золотая Трансцендентальность

Но меня это не проняло, поскольку на днях я загрузил в долговременную память "Введение в Серебристо-Серую философию", и в плену программа неустанно донимала вопросами. Вот хороший: "Если философ учит, что лгать можно, то почему ты не подозреваешь его во лжи?" Ещё этот понравился: "Вера в относительность всех постулатов — тоже ли относительный постулат?"

— Как убедили Ксенофона? На него тем же вирусом действовали? — спросил Фаэтон.

— Нет. В сказку Варматира он так поверил. В ту же самую, что и вам скармливали. Просто Ксенофон — как и многие Нептунцы, на самом деле — видит в Софотеках неисправимую ачеловечность.

— Где Ничто? Есть наводки? — спросил Аткинс.

— Никаких. Но так как Ао Варматир "отчитывался" неосознанно, у него не было возможности выбирать для этого время и место, как и содержимое, которое наверняка состояло из необработанного содержимого памяти. Отсюда — строгое расписание, — кивнул Диомед в сторону песочных часов и улыбнулся. Фаэтон ответил:

— Я, конечно, пережил детективов поменьше, чем моя жена, но даже мне очевидно, что предсказуемость пряткам повредит.

— Такой у Молчаливых неисправимый изъян, — сказал Диомед. — Относишься к людям, как к механизмам — так отдавай механичные приказы.

Троица следила за песком, и каждый думал о своём.

Диомед снова заговорил:

— Нет, я не всё понимаю. Маршал? Разрешите вопрос, если, конечно, он не затрагивает тщательно лелеемых военных тайн...

Аткинс приподнял бровь.

— Спрашивай.

— Вы летели к посольству на девяноста g. К таким перегрузкам исключительно тело Фаэтона приспособлено, Ао Варматир поэтому и купился. Как ты пережил ускорение?

— Не пережил.

— Прошу прощения?

Фаэтон ответил за него:

— Маршала раздавило. В броне после перелёта оказался фарш. Под конец торможения подкладка лат смогла соорудить стандартное военное тело, и только тогда я переписал в него сохранённый разум Аткинса. Всё, что он "видел" до первого вдоха — подделка, камеры давали сигнал в ноэтический прибор, прямо в запись сознания. Только вдохнув боли полной грудью, Аткинс очутился в доспехе по-настоящему.

Впечатлённый Диомед снова спросил:

— А кто тогда прятался в Одиссее? Кого Ао Варматир испепелил?

— Программу. Соперника тренировочного, — ответил Аткинс.

— Он по программе поддаётся?

— Не совсем, просто он из запасников снабжён, оружием со стыка Пятой и Шестой эр — только тем, о чём Молчаливый мог слышать. Манекен закономерно проиграл, Варматир убедился, что корабль — его, и не замедлил показать истинное лицо — тут же переоснастил Феникса в бомбардировщик.

Заговорил Фаэтон:

— Полагаю, Ао Варматир сам не подозревал, что с кораблём сделает. Верь он в собственный рассказ, он бы не стал наносить по Ойкумене удары. Мой вывод — на такой шаг его Ничто надоумил. Передал в совесть новую директиву.

— Не согласен, — сказал Аткинс. — Ао Варматир задумал нападение с самого начала, иначе бы он так отчаянно не хитрил. Он прикидывался Ксенофоном до последнего и держался тихо — пока я его не раскрыл.

Фаэтон согласился кивком, но вид у него был томящийся.

Аткинс выражение лица разгадал:

— Ты ему поверил, так? Ты бы полетел, будь тобою ты, а не я? [31]

— Возможно, — ответил Фаэтон утвердительным тоном. — Я не уверен, и всё ещё сомневаюсь... Сколько именно лжи в его рассказе? Может, там на самом деле пленены люди, люди с моим духом, и они нуждаются в подвиге? Вдруг Варматир не врал? Такая ставка оправдывает риск.

— Хорошо я тобой был, а не ты. Тебя бы совлекли.

— Ничего подобного. Я видел враньё, — неохотно ответил Фаэтон. Диомед наклонился в беседу:

— Ао Варматир говорил искренне.

— Как?

— В свою сказку он верил, это очевидно. Всё-таки пару его мыслей я смог понять. Думаю, Молчаливая Ойкумена развалилась как рассказано, и население её, дорогой Фаэтон, когда-то действительно походило на тебя.

— Хотел бы я верить, всем сердцем хочу, но не может его история целиком быть правдой.

— Это почему?

— Не может между человеком и Софотеком начаться рознь, нет в ней смысла.

— Неужели так? Видя, как машины превосходят его ум, вдохновение и усердие тысяче-, миллионократно, человек боится стать лишним.

Фаэтон скривился, затряс головой, и с усталым терпением накинулся на живучее заблуждение, опровергнутое уже кучу раз:

— Эффективность не вредит неэффективному, наоборот. Не так оно работает. Вот я, например, отлично умею размечать мыслительные спайки, но при строительстве привлёк для этого парциалов. Да, они менее умелы, и один робопсихологический иерархоопрос у них, по сравнению со мной, занимает втрое дольший срок. Отнял ли я их труд? Нет. Моё время ценнее. Я бы мог размечать спайки час, но я за этот час написал надзорную программу для мыслительных течений, и пользы принёс больше, чем они, даже за три часа. Так же и я перед Софотеком.