Золотая цепь

Люси не успела спросить, почему у Мэтью сегодня выдался тяжелый день, потому что Алистер заговорил. Лицо у него было несколько растерянное и одновременно недовольное.

– Почему ты никак не можешь забыть о школьных временах? – огрызнулся он. – Если я признаю, что вел себя как скотина, этого будет достаточно? Как мне извиниться перед вами?

– Никак, – не своим голосом проговорил Мэтью. Все уставились на него. У Люси возникло странное ощущение, как будто она смотрела на человека, находившегося на грани нервного срыва. Взгляд его горел, лицо было напряженным, движения – резкими. Он словно балансировал на лезвии ножа.

– Ты думаешь, что теперь ты наш друг, что нам приятно тебя видеть, и это после всего, что было?

Томас нахмурился.

– Мэтью, – в его обычно мягком голосе прозвучал укор, – это все уже в прошлом. Настало время повзрослеть и забыть о детских обидах.

– Томас, ты очень добр, – сказал Мэтью, – слишком добр, если стремишься все забыть. Но я не добрый человек, и поэтому я забыть не могу.

Взгляд Алистера погас. Но, к удивлению Люси, он как будто бы не разозлился. У него был вид побежденного.

– Пусть он скажет то, что хочет сказать, Томас.

– Ты не имеешь права разговаривать с Томасом таким тоном, словно он твой приятель, не имеешь права называть его по имени, – прорычал Мэтью. – Я никогда не рассказывал тебе об этом, Томас. Я не смог заставить себя. Но теперь я передумал. Лучше тебе узнать правду, чем позволить этой змее втереться к тебе в доверие.

– Мэтью… – нетерпеливо начал Томас.

– Ты знаешь, что он рассказывал в школе всем, кто соглашался его слушать? – прошипел Мэтью. – Что моя мать и твой отец были любовниками. Что я незаконный сын твоего отца. Он говорил, что Генри – не мужчина, что у него не может быть детей, и поэтому Гидеону пришлось взять это дело на себя. По его словам, твоя мать была так отвратительна из-за шрамов на лице, что никто не порицал ее мужа за измены. Он говорил, что ты, жалкий, болезненный ребенок, унаследовал слабое здоровье от нее. Она не смогла родить здорового сына потому, что она простая женщина, бывшая служанка. Более того – бывшая шлюха.

Мэтью внезапно смолк. Казалось, он сам не мог поверить в то, что произнес эти слова вслух. Томас стоял совершенно неподвижно, кровь отхлынула у него от лица. Алистер не возражал, не защищался. Люси вдруг услышала собственный голос:

– Это он сочинял такие мерзкие сплетни? Алистер?

– Нет… не я придумал это… – пробормотал Алистер хрипло, с трудом ворочая языком. – И я не говорил все это Мэтью…

– Но ты говорил это другим, – ледяным тоном перебил его Мэтью. – Я достаточно наслушался подобных разговоров за время учебы в школе.

– Да, – без всякого выражения произнес Алистер. – Да, я рассказывал всем эту историю. Я повторял… эти слова. Я сделал это. – Он повернулся к Томасу. – Мне…

– Только не смей говорить, что тебе очень жаль, – оборвал его Томас. Губы у него были серыми. – Думаешь, я не слышал эти сплетни? Конечно же, слышал, хотя Мэтью и пытался оградить меня от них. Я слышал, как моя мать плакала из-за этого, видел, как мой отец сходил с ума от гнева и горя, сестры мои сгорали от стыда из-за вашей лжи… – Он смолк, перевел дыхание. – Ты повторял эти гадости, не заботясь о том, правда ли это, тебе было все равно, да? Как ты мог?

– Это была всего лишь пустая болтовня, – оправдывался Алистер. – Я не хотел…

– Ты оказался не тем, кем я считал тебя, – отчеканивая слова, произнес Томас. – Мэтью прав. Мы находимся на приеме в честь помолвки твоей сестры, и ради Корделии мы сегодня сделаем вид, будто ничего не произошло, Карстерс. Но если, начиная с завтрашнего дня, ты подойдешь ко мне или заговоришь со мной, я швырну тебя в Темзу.

Люси никогда не слышала, чтобы Томас говорил с кем-либо таким тоном. Алистер побелел, попятился, затем резко развернулся и исчез в толпе.

Люси услышала, как Мэтью негромко сказал что-то Томасу, но не расслышала слов: она бросилась вслед за Алистером. Он шагал очень быстро, и ей пришлось бежать вслед за ним: она выбежала из бального зала, спустилась по мраморным ступеням на первый этаж и, наконец, догнала его в вестибюле.

– Алистер, подожди! – крикнула она.

Он остановился, обернулся, и она уставилась на него, не веря собственным глазам: оказалось, что он плакал. Почему-то это напомнило ей о той минуте, когда она впервые увидела, как плачет мужчина – так плакал ее отец, получив известие о смерти своих родителей.

Алистер быстро смахнул слезы.

– Что тебе нужно?

Люси испытала облегчение, услышав знакомый грубый тон.

– Ты не можешь сейчас уйти.

– Вот как? – злобно ухмыльнулся он. – А что, ты разве не ненавидишь меня?

– Это не имеет значения. Сегодня у нас прием в честь Корделии, а ты ее брат. Если ты ни с того ни с сего исчезнешь, она ужасно расстроится, и поэтому я не желаю, чтобы ты уходил.

Он помолчал, сглотнул ком в горле.

– Передай Лейли… то есть Корделии, что у меня сильно разболелась голова, и что я решил посидеть в карете. Пусть не беспокоится обо мне, не нужно портить ей праздник.

– Алистер…