Золото Дункеля

Путники сникли: тайга, которая не отпускает от себя, погибший родственник старика Прохора, разгуливающий по лесу, невеселая перспектива узнать какую-нибудь гадость о себе и своих предках – все это казалось бредом, в который невозможно было поверить! Но реальность оставалась реальностью: они шли к Собачьей горе, а самой горы все не было и не было – ходили по кругу… И это было несомненно, поскольку сами уже узнавали места, по которым проходили прежде и где останавливались передохнуть, особенно – запомнившееся им место первого привала в полукилометре от Собачьей – к нему они подходили за день уже несколько раз…

Наконец, совершенно выдохшись, путники, не в силах уже что-либо делать или о чем-либо думать, повалились на мох…

Они пролежали неизвестно сколько. Стало смеркаться. Глядя в небо, Трофим, едва ворочая языком, прошамкал:

– Зря, получается… назад повернули! Лучше бы с теми оставались… гадами. Все понятнее было бы…

– Что уж теперь… – вздохнул Павел, которому пришла та же невеселая мысль; он с грустью повернул лицо в сторону Даши: она лежала с закрытыми глазами.

– День проходили, а так ничего нам не вышло… – Трофим поднялся на локти и посмотрел на лежащего спиной к нему старика. – Дед, будем на ночь располагаться или как? А, дед?

Прохор не шевелился. Настя подняла голову:

– Дедуля, чего молчишь? Господи, что он молчит?

Все повскакивали. Трофим, за ним и Настя, ухватившись за плечо старика, осторожно повернули его на спину: на них бессмысленно уставились потухшие глаза охотника.

Настя взвизгнула:

– Дедушка, что с тобой? – Она бросилась тормошить старика. Тот вдруг шевельнулся, в глазах блеснуло живое недоумение и неожиданно для всех он прошептал:

– Ты чего?..

Трофим отвалился назад и сплюнул:

– Ну, ты даешь! Напугал, ей-богу!

Настя тихо всхлипнула. Старик протянул руку и нежно провел пальцем по ее щеке:

– Прикорнул только, дурешка… Увидал, что пришли, и прикорнул малость… А ты думала помер, что ли?

– Куда… пришли? – утирая слезы, простонала Настя.

– К камням Волчьим…

Все переглянулись – бредит!

– К каким камням?

– К тем… – Прохор махнул рукою в сторону, в которую только что было повернуто его лицо. Все обернулись. – Вон один, а правее – другой…

– Черт бы меня побрал! – пригнувшись, изумился Трофим и откинул кепку на затылок: в просветах под нижними лапниками кедров белели гранитные основания скал – их, скрытых от взора густой завесой хвои, разглядеть только и можно было, разве что низко склонившись к земле.

Прохор с помощью Насти и Павла поднялся.

– Чего остолбенели? Стало быть, не миновать нам их… Тайга привела!

Когда они вышли к Волчьим камням – те выросли до размеров узких крепостных стен. Отстоявшие одна от другой на расстоянии ста – ста пятидесяти шагов, они напоминали своеобразный выход из тайги – длинный, порядка двести метров коридор, поросший низким кустарником: в конце его открывалось чистое, без леса пространство, упиравшееся вдалеке в темную полосу горного хребта.

– За камнями – болото, – сказал Прохор, всматриваясь вдаль. – До самой Николиной горы тянется.

– Там, значит, и есть Николина гора – за болотом? – переспросил Павел, чувствуя, как начинает сосать под ложечкой – именно эту гору видел штабс-капитан с вершины Собачьей, именно там лежало спрятанное офицером золото!

Такое же чувство, видимо, переживали все: Трофим и Настя многозначительно переглянулись; Даша вдруг ухватилась за его рукав…

Словно завороженный, Трофим прошел вперед.

– А этим жлобам зачем Волчьи камни понадобились? Что в них такого? Приврали про камни небось, чтобы дед с ними пошел…

Он недоговорил: справа из кустов вдруг рявкнули, да так, что у того от неожиданности подкосились ноги:

– Стой! Не подходи!

Путники оцепенели: никого видно не было. Из-за куста медленно поднялась голова, затем вторая; под каждой блеснули стволы ружей.

– Никак постояльцы наши? – прошептал изумленно Прохор. И громко выкрикнул: – Ты что, Савелий Иванович! Белены объелся? Не признал, что ли? Это же мы!

Стволы медленно опустились. Из укрытия недоверчиво спросили:

– Прохор Николаевич? – Всем показалось, что голос Савелия дрогнул. Он вышел наружу и, кинув ружье, медленно сполз на траву: казалось, мужик вот-вот расплачется. Подошел Семен; с высоты своего роста понуро уставился на товарища.

Прохор, сбросив мешок, подбежал.

– Ты чего, Иваныч? – Старик склонился над москвичом. – Что это с тобой? Приключилось чего?

Савелий поднял одновременно испуганные и радостные глаза:

– Здесь такое… – Он задрожал и, словно не желая показывать навернувшихся слез, отвернулся. Все окружили сидящего на траве мужчину. Прохор покосился на Семена:

– Чего случилось-то? Он сам не свой!

– Жуть… – с трудом выдавил молчун.

Прохор обернулся:

– Вот что, хлопцы – ставьте палатки! Надо постояльцев в чувство привесть!

Лагерь разложили неподалеку, в тридцати шагах от каменного коридора: ставить палатки в самом проходе, где было меньше растительности и просторней, очумелые москвичи не дали – позеленев, они с перекошенными лицами замычали и знаками отогнали ребят от скал. Прохор перечить не стал.