Золото Дункеля

Увы! Пройдя все превратности и опасности долгого пути благодаря бумагам, неизвестно откуда взявшимся у вас, и почти добравшись до Москвы – я слегла. Подозреваю – это свирепствующий повсюду тиф. Если так – мне осталось немного. Тогда – все ваши страдания были напрасны! Утешает одно: приставленный вами и, словно ваш дух, неотступно сопровождающий нас Александр – этот благородный юноша – не оставит мою бедную Машу… Пусть же не коснется ее тяжелая ноша, которая была возложена на меня теми, кому я обязана многим, и которую не смогла снести!

Прощай же, мой дорогой, мой любимый Петя! Господи, как же давно я желала назвать тебя так!

Твоя Даша. 29 ноября 1919 г.»

Павел оторвал глаза от тетради и, невольно ослепив лучом фонаря примолкших слушателей, с растерянным видом оглядел их. Он вновь уткнулся в тетрадь. Только теперь, после рассказа Савелия о бумагах Дункеля, в столько раз читанном письме неизвестной женщины он разглядел то, чему прежде не придавал значения: в нем недвусмысленно подразумевалось, что не только писавшая письма Дарья, но и загадочная Маша, и некто Александр – все они были членами «золотого» отряда Дункеля… И что мужчинам был отдан «приказ» сопровождать и оберегать женщин, на которых возложена некая «непосильная ноша», что все они вынуждены были скрываться, возможно, под чужими именами…

Он вновь пробежал глазами по последним строкам: «Утешает одно: приставленный вами и, словно ваш дух, неотступно сопровождающий нас Александр – этот благородный юноша – не оставит мою бедную Машу…»; «Прощай же, мой дорогой, мой любимый Петя! Господи, как же давно я желала назвать тебя так!».

Павел выключил фонарик и медленно снял его со лба. «Маша, Марья – это же имя моей прабабки… – вдруг подумал он. – Боже мой! Неужели она, прабабушка Марья Михайловна, и была сестрой этой Даши?.. А может, Дарьи Михайловны?»

Павел чуть не вскрикнул: именно это имя он вспомнил тогда, при жене! – «Значит – сестры? Значит, обе были с Дункелем? Но это же невозможно: письмо адресовалось “Пете”, то есть Петру… На пластинке же, найденной Трофимом, первой буквой инициалов стояла буква “Ю” – скорее всего “Юрий”! Что же получается: обе женщины были в отряде Ю. Дункеля, который одной из них – Дарье – передал стихи лично в руки. Прочтя их, та пишет “ответное” послание, но уже не Дункелю, а какому-то совершенно другому человеку – некоему Петру, о котором упоминает, как об авторе переданного ей поэтического послания! Полная ерунда! Может, все оттого, что “вы стали не вы, я стала не я?”, то есть “благодаря бумагам, неизвестно откуда взявшимся…”?»

Размышления прервал голос Насти:

– Какая любовь!.. – растроганно произнесла она.

– Любовь, любовь … – проворчал Прохор. Он сказал еще что-то неразборчивое и, уже обращаясь к Павлу, спросил:

– Ты вот что скажи, парень, – как твою прабабку-то величали? Это-то хотя бы знаешь?

– Знаю. Марья Михайловна.

– Во как! Выходит, сестры они с зазнобой дункелевской… Раз она про Машу поминала?

– Выходит, – рассеянно выдавил Павел.

Неожиданное замечание старого охотника словно подтвердило невероятную догадку: прабабка была сестрой этой Дарьи… Потому-то и хранила тетрадь сестры – как дорогую память… И тайгу знала потому…

От этой мысли Павлу стало не по себе. Но тогда…

Павел не успел додумать, что было бы тогда… Прохор, словно угадывая его мысль, вкрадчиво спросил:

– А прадеда твоего, случаем, не Александром звали?

Все притихли.

– Не знаю… – с трудом выговорил Павел. – В семье ничего о нем не знают… Вроде арестован был… сразу после женитьбы, на московской квартире. Пропал потом. Дед по крайней мере ничего об отце не знал; и мать его… то есть моя прабабка, никогда не рассказывала о нем… В общем, не знаю!

– Дед, значит… – протянул негромко Прохор. Он помолчал. – Получается, род ваш по отцовству идет… И фамилия тогда, какая же у вас?

– Клычковы… – вместо мужа ответила Даша и, смутившись, спросила: – А что?

– Да так… – покачал головой охотник. – Только сдается мне, что тот, что с дамами ушел, Клычков и был…

– Ух ты! – воскликнул Трофим. – Вот это оборотик!

Даша с изумлением посмотрела на освещенное костром лицо Павла и тихо прильнула к нему.

Савелий мотнул головой в сторону Павла:

– А парень-то, кажется, голубых кровей!

В эту ночь Павлу снилась его Даша: в белой шляпке, светлом воздушном платье… Мимо нескончаемой чередой проносилась конница, вздымались к небу разрывы снарядов, а Даша с улыбкой смотрела на него и все не слышала, как он беспомощно кричит ей: «Даша, назад, назад!»

Глава 19