Золотой лук. Книга II. Всё бывает

Химера дождалась. Услышала, откликнулась.

Стасим

Копье и узда

Святилище Главк Эфирский велел заложить, не спросясь сына. Да и то, с каких пор правители земель и городов интересуются мнением сыновей, намереваясь воздвигнуть храм? Мнение богов — это да, это понятно. Впрочем, у оракулов, пифий и прорицателей на сей счет один ответ: божество благословляет. Больше храмов — больше надежды на вышнее покровительство.

В городе шептались: мол, правильно, но зря. У этого сына мог бы и спросить.

Главк сыну не сказал, а сын и вовсе был занят другим. Уже вся Эфира знала, что возле театра ставят новое святилище, а Беллерофонт гонял в небесах верхом на Пегасе, мучил копьями соломенные чучела и был похож не на героя, а на одержимого. Для такого мир, сколь бы велик он ни был, сошелся в точку, в цель, которую достичь — и можно умереть смеясь.

— Почему возле театра? — спросил Главк зодчего, изучая план.

— Дело не в театре, — объяснил зодчий. В доказательство своих рассуждений он водил острым стилосом по разрисованному куску тонкой кожи. — Вот дорога к Сикиону. Направо — храм Аполлона. Выше — водоем, там строить нельзя. Еще выше, рядом с гимнасием — храм Зевса Корифея. Статуя Зевса, как и статуя Аполлона, сделана из меди.

— Отец и брат, — догадался Главк. — Хорошее соседство. Ты поставишь третью медную статую?

Зодчий отрицательно замотал головой.

— Медная статуя оскорбит богиню, — он торопился объяснить, прежде чем Главк заподозрит, что его обвиняют в скупости, и разгневается. — Дело не в стоимости меди. Дело в том, что это будет третья медная статуя подряд. Получится, что между Афиной и ее великим отцом уже стоит Аполлон. Такую ошибку допустили в Пилосе. Святилище рухнуло на третий месяц. Обрушение произошло без видимой причины. Спросили оракула, тот ответил: ревность богов превосходит ревность людей…

— Я понял, — Главк махнул рукой. — Продолжай.

— Я поставлю статую из дерева и камня. Те части тела богини, которые останутся обнаженными, я сделаю из белого мрамора. Это будет чистейший мрамор без единой темной прожилки! Все, что скроет одежда, я вырежу из дикой груши. Одеяния Афины распишут ярчайшими красками, а местами покроют позолотой. Медным будет только шлем…

Главк цокал языком, дивясь таланту зодчего.

— Шлем, — зодчий заливался соловьем, — я сдвину на затылок, чтобы открыть лицо богини. Нащечники образуют козырек над божественным лбом, устремляясь вперед. На шею свисает кожаная полоса, для нее я возьму бычью кожу. Основа гребня смещена вперед: во-первых, так делают шлемы у нас в Эфире, во-вторых, так не будет казаться, что шлем отягощает стройную шею богини…

— Я понял, — повторил Главк.

Зодчий тоже понял. Что именно? Ну, увлекся. Басилею прискучило слушать.

— Копье, — сменил тему правитель. — Узда. Как с этим?

— Копье вложим в левую руку. Уздечку в правую, пусть свисает до земли.

— Одобряю. Жрецы уже придумали название?

— Да, господин мой.

— Какое?

— Храм посвятят Афине Халинитиде. Афине-Всаднице, Афине Обуздывающей.

— Разумно.

«Ревность богов, — вспомнил Главк слова оракула, — превосходит ревность людей». Лучше уж всадницей назовут богиню, приписав честь обуздания Пегаса могучей дочери Зевса. Если так назовут смертного Беллерофонта, это может навлечь немилость богов на последнего оставшегося в живых сына.

Сизиф, отец Главка, любил дразнить бессмертных. Главк, сын Сизифа, не любил.

— Стройку надо закончить к началу осени, — Главк встал, показывая, что разговор окончен. — Нужды в средствах ты не испытаешь, но уложись в срок. Когда я соберусь на моления о приплоде, по дороге в храм Гермия Благодетельного я хочу проехать мимо святилища Афины Обуздывающей. Вероятно, я даже задержусь в этом святилище, принеся там первые жертвы. Тем самым я открою новую традицию молений, прося сразу и за овец, и за лошадей. Тебе все ясно?

Поклонившись, зодчий быстрым шагом вышел из мегарона.

Он успел в срок, это Главк не успел. На рассвете, когда заспанные конюхи готовили упряжки басилея и его спутников, а рабы, протирая слипающиеся глаза, вкатывали на двор колесницы, гнали барашков, предназначенных для заклания, и тащили амфоры с вином, кули с ячменной мукой и священные кубки — Гермий уже встал над своим собственным храмом, возгласив:

«Алале!»

Правитель Эфиры хотел быть первым, кто войдет в новое святилище Афины Обуздывающей, как покорный паломник. Главк не знал, что его опередили. Не покорной паломницей, но владычицей, часть природы которой составляла эта постройка, Афина с полуночи бродила от колонны к колонне, касалась пальцами холодного алтаря и подолгу задерживалась у статуи.

Дерево. Мрамор. Копье и узда.

Глядя на себя, Афина кусала губы.

Эписодий двадцать шестой

Не все решают молнии

1

Моя клятва, моя битва

Боевой клич набатом рушился с небес. Разносился по всей земле — по всем землям, сколько ни есть. Летел ураганом, накатывал штормовыми валами. Казалось, само небо гневается, негодует, вызывает врага на бой. Хотелось стать муравьем, забиться в щель, зажмуриться, заткнуть уши…