Золотой шар

Стены были утыканы розетками, от коих тянулись провода к лампам и светильникам, громкоговорителям и проигрывателям и большим пропеллерам, что разгоняли летом воздух. В прачечном помещении стояли две стиральные машины и медузообразный, с прозрачным колпаком, аппарат, который с превеликим шумом перекидывал выстиранные вещи в потоке горячего воздуха до тех пор, пока не высохнут. На кухне стояли электроплиты, над каждой — воздухоочиститель, поглощавший пар и кухонные запахи. Посудомоечная машина работала в двадцати различных режимах и мыла все: кастрюли, ложки, вилки, ножи, фарфор. Столы и полки были уставлены машинами, умевшими резать, измельчать, взбивать и вымешивать. Что еще? Холодильники, морозильники, электродуховки, грили — жарочные шкафы, которые включались в сеть также и с веранды. В ванной имелся вытяжной вентилятор, на полочках красовались хитроумные электробритвы (хотя Мариусу и брить‑то было особенно нечего) и электрическая зубная щетка.

Разумеется, все это и многое другое появилось в доме не в один присест. Прослышав об очередной новинке, Мариус выписывал ее из столицы на пробу и — оставлял у себя. Даже если выяснялось, что она не будет пользоваться спросом, расстаться с ней было выше его сил.

Мариус души не чаял в своих машинах. Возвращаясь домой, он тут же включал их и любовался, как вращаются спирали у тестомешалки, как крутится шинковка, как поворачивается в духовке вертел; слушал, как они жужжат, гудят и пощелкивают, — в тихую погоду звуки эти доносились до самого порта.

Будучи, что называется, в полной поре, Мариус нанял домоправительницу, с которой связывал далеко идущие планы. Эта рослая девица с пышными формами вела свой род от Пруденс, хозяйки трактира. Мариус и его машины не произвели на нее ровно никакого впечатления. Она предпочитала натирать полы, ползая на коленках, при этом широкий зад ее ритмично подрагивал. Посудомоечной машиной она пренебрегала, а когда пекла хлеб, заводила тесто в старой глиняной миске и месила его крепкими, пухлыми пальцами.

Тщетно Мариус пытался приобщить ее к волшебному миру электроприборов. Он без опаски брался за штепсельные вилки и провода, а к этой девушке прикоснуться боялся. Она же знай себе месила тесто и натирала на коленках полы, и грудь ее колыхалась над глиняной миской, а зад задорно подрагивал.

Однажды, когда Мариус вылез из душа (он собирался на обед с членами совета директоров) и стоял голый на подогретом полу, она ворвалась к нему в ванную с запонкой для воротничка, которую он обронил в спальне. Сдернув с электросушилки полотенце, Мариус прикрылся. Однако она и не подумала отвести взгляд: «Мариус, миленький, ты чего всполошился? Как будто я не видала мощей!» Это и решило ее судьбу. Мартина бывала с Мариусом резка, но ведь то мать. А прочие женщины его обхаживали.

Он терялся перед ней. От нее так и било током, ну а где проводка? Мариуса не покидало ощущение, что она вытягивает из дома электричество и аккумулирует в своем теле. Машины в ее присутствии гудели вяло. Включая их, Мариус не испытывал былой радости, Он попросил, чтобы она уехала.

А потом из столицы вернулась Роза и согласилась выйти за него замуж.

Мартина считала, что он мог бы найти себе жену и получше. Майя-Стина решила для себя, что она не вправе вмешиваться.

Мариуса пленили в Розе хрупкость и безмолвие. Ему хотелось заботиться о ней, опекать ее. Но Роза ставила его в тупик. У нее были дырявые руки. Она ни с того ни с сего погружалась в задумчивость. Отключалась во время разговора и витала где‑то далеко-далеко. И это — при отсутствии кнопок и клавиш, на которые он мог бы нажать и заставить ее просиять, загореться, вспыхнуть.

Поначалу Мариус обращался с ней мягко и учил пользоваться машинами. Днем Роза занималась хозяйством. Пылесосила. Натирала полы, точнее, гонялась за полотером, который то и дело вырывался из рук и вытанцовывал на блестящем паркете невообразимые крендели. Она запускала машины, которые рубили, резали, месили, взбивали, а когда на кухню являлся Мариус, поспешно включала еще и воздухоочиститель, работавший на четырех мощностях. Машины рычали, жужжали, повизгивали, а Роза двигалась среди них, укрывшись в безмолвии.