Золотой век Испанской империи

Почти наверняка эти люди были не только солдатами, но и торговцами. Наиболее знаменитые имена носили Хуан Морговехо и Хуан де Вальдивьесо – оба они были родом из Леона. Среди испанцев лишь один человек несомненно обучался в университете – священник Вальверде; но возможно, что Морговехо, Вальдивьесо, Эстете, Алияга, Луис Маса и Педро де Баррера также имели университетское образование. Возможно, это относилось и к Эрнандо Писарро. Приблизительно три четверти этой испанской армии были грамотными: 108 человек могли подписать свое имя, 33 не могли и этого; возможно, 36 из 168 были идальго и могли читать и писать. Каждый десятый был нотариусом. Двое, по всей видимости, были арабских кровей – Хуан Гарсия и Мигель Руис. Четверо, вероятно, являлись конверсо, включая Хуана де Барбарана из Ильескаса, что между Мадридом и Толедо, а также Херонимо де Алиягу. По приказу Писарро при экспедиции, по-видимому, имелся небольшой отряд из примерно тридцати африканских рабов.

Прибыв в Кахамарку, испанцы сами не знали, какими будут их планы на следующий день. Педро Писарро вспоминал, что среди рядового состава поселились серьезные сомнения:

«Высказывалось множество мнений относительно того, как следует поступить. Страх переполнял всех, поскольку нас было очень мало и мы были очень далеко от дома, без всякой надежды на подкрепление. Все собрались у губернатора [т. е. Писарро], чтобы обсудить, что нам следует делать на следующий день. Здесь [в этом обсуждении] не было различий между великими людьми и незначительными, между пехотинцами и кавалеристами. Все несли караульную службу в полном вооружении. Этой ночью все были благородными господами. У испанцев не было ни малейшего представления о том, как индейцы будут сражаться»{703}

.

Мигель де Эстете, со своей стороны, упоминал, что «огни костров индейской армии [были настолько многочисленны, что] представляли собой устрашающее зрелище. В основном они располагались на склоне горы, так что это напоминало усеянное звездами небо»{704}

. Среди людей случались мгновения тревоги, даже беспокойства, успешно сдерживаемые поведением Писарро, спокойного и уверенного в себе.

Согласно предположению Джона Хэмминга, среди испанцев существовала договоренность, что в нужный момент губернатор Писарро сам решит, какое направление действий следует выбрать на следующий день{705}. Однако кажется вероятным, что на самом деле братья Писарро к этому времени уже решили, что делать. Они помнили успешное пленение Монтесумы Кортесом – что удивительного, что они решили поступить так же в отношении Атауальпы?

Вероятно, Писарро хотел, чтобы Атауальпа был полностью в его распоряжении. Он распорядился построить возвышение, на котором Инка мог сидеть: «Ему будет предложено сесть там, на площади Кахамарки, и приказать своим людям вернуться в их лагерь»{706}

.

Писарро приготовился также и к сражению. Он разделил свою скромную кавалерию на два отряда: одним командовал его брат Эрнандо, другим – Сото{707}. Кандия должен был руководить артиллерией, а также подразделением трубачей.

Сам Писарро, как всегда пеший, должен был возглавлять пехоту – со своим братом Хуаном в качестве помощника. Предполагалось, что когда Атауальпа появится на площади, Кандия отдаст приказ пушкарям стрелять, а трубачам – трубить. По этому сигналу всадники, с привязанными к уздечкам колокольчиками, выедут из длинных строений, где они должны были стоять наготове.

Разумеется, все пошло не так, как было запланировано. Утром Атауальпа не появился. Более того, он прибыл в Кахамарку только под вечер, когда солнце уже садилось. По рассказам очевидцев, его сопровождали около пятисот человек, несших маленькие боевые топорики, пращи и мешочки с камнями, которые они прятали под одеждой{708}.