Золотой жук мисс Бенсон

Но все это она делала, по-прежнему пребывая в страшной растерянности, а потому действия ее как бы накладывались одно на другое. Она то приносила Инид воды, то растирала ей виски, то держала ее за руку. Ей пришлось заново мыть пол, когда Инид нечаянно обкакалась. Марджери собрала и сложила в стопку все одеяла, какие смогла найти; простерилизовала все даже относительно острые ножи. И продолжала надеяться, что в последний решающий миг все произойдет само собой и очень быстро, а от нее никакой реальной помощи не потребуется. Марджери понятия не имела ни о том, что первые роды могут весьма затянуться, ни о том, сколько сил тратит женщина на то, чтобы произвести на свет дитя. В ее жизни был только один близкий человек, которому довелось это делать, – ее мать; но мать, разумеется, никогда с ней на эту тему не говорила. И сейчас, вспомнив об этом, Марджери подумала: поразительно, ведь матери пришлось рожать не один, а целых пять раз, однако ей, своей дочери, она ничего об этом не рассказывала. Словно у нее вообще никаких детей не было.

Между тем Инид то пронзительно взвизгивала, то начинала плакать, то яростно брыкалась, то беспомощно хныкала, ползая на четвереньках вся мокрая от пота, то, скорчившись, молча лежала под стеной. Ее огромный живот сполз совсем низко, и казалось, что его содержимое в любую секунду может выскользнуть наружу – хотя как именно это произойдет, Марджери даже представить себе не могла. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько бесполезной. И все время подыскивала себе какие-то занятия: складывала москитные сетки, выскребала грязь из углов, все время что-то мыла или стирала. Время летело быстро – только что был ясный день, а оказывается, пора уже и лампу зажигать.

«Бранстонские пикули, горячие ванны, осенние листья, тосты с мармеладом…» – вспомнились ей причитания консульских дам.

Примерно то же самое произошло и с Инид: после двенадцати часов схваток она была настолько измучена, что совсем помрачнела и между приступами боли начала перечислять все то, по чему успела соскучиться. И не умолкала ни на минуту. Сидела, опустив ноги в ведро с холодной водой, и, словно бесконечный список покупок, перечисляла все подряд: светлый моросящий дождик, зеленая трава, голуби, крикет, фишн-чипс, батончики «Уитабикс», чистящий порошок «Вим», крахмал «Робин», мыльные хлопья для уборки дома, какао фирмы «Раунтри», воздушные пшеничные зерна «Квакер», рыбный паштет «Шипам», горчица «Берд» и даже смог. Инид призналась, что соскучилась даже по британскому смогу. Даже по фальшивым угольным каминам, в которых угли только светились красным, но не горели и ничем не пахли. А еще она очень соскучилась по цветущим нарциссам и по белому хлебу. Сказав это, она даже расплакалась. Она не могла поверить, что никогда больше этого не увидит. И снова принялась перечислять: сливочный соус для салата, бумажные магазинные пакеты, огни автомобилей на улицах, настоящие очереди, книжечки продуктовых талонов, клеенчатые или прорезиненные шляпы, защищающие от дождя, автобусные кондукторы, журнал «Радио Таймс»… «Британский фестиваль! – вдруг прорыдала она, и у нее потекло из носа. – Я больше никогда не увижу Британский фестиваль!» И так много часов подряд. А меж тем сквозь деревья уже просачивался свет зари.

Марджери опустилась возле Инид на колени. Она так устала, что у нее все плыло перед глазами, и в то же время была настолько напряжена, что собственное тело казалось ей твердым, как доска. Она вытерла лицо Инид чистым лоскутом, растерла ей ноги и взяла ее за руку, что, безусловно, было ошибкой: во время очередной схватки Инид так в нее вцепилась, что Марджери показалось, будто руку ей переехал джип. Когда Инид снова отпустило, она опять принялась вспоминать все то, что осталось там, дома, и опять стала лить слезы и причитать:

– Я же понимаю, что я тебе в тягость. Я только мешаю тебе. Это я виновата в том, что ты не нашла своего золотого жука. Если бы не я, ты бы уже давно его нашла. И сейчас собиралась бы вернуться в Британию. И у тебя было бы все, к чему можно вернуться. У тебя вообще все получилось бы гораздо лучше, если бы я тогда осталась в Брисбене с Тейлором. Я же говорила, чтобы ты ехала без меня.

– Ну что ты городишь всякую чушь, Инид. Все совсем не так. – Марджери обмыла Инид голову прохладной водой, после чего Инид сползла на пол и улеглась там, похожая на огромную гусеницу. Голову она положила Марджери на колени. Марджери гладила ее по волосам, ставшим уже наполовину черными, обесцвеченными остались только концы. Было видно, что внутри огромного живота Инид кто-то дергается и брыкается, а потом стенки живота будто каменеют.

– Поговори со мной, Мардж, – попросила Инид. – Расскажи, о чем ты сама тоскуешь. Может, ты скучаешь по снегу? Или по английскому сухому печенью? Или по Букингемскому дворцу?

– Нет, Инид. Не скучаю. По этим вещам я ни капли не скучаю.

– Ты это просто так говоришь, чтобы меня утешить, да? Ты очень добрая, Мардж. Ты просто не хочешь меня расстраивать, потому что я вот-вот рожу.