Все было позади. Они преодолели этот ужас. Инид осталась жива.
Частный врач незамедлительно провел операцию, удалив остатки загноившейся плаценты. Никаких вопросов им не задавали. Инид немного поплакала, но сил у нее не осталось даже на слезы. Зато Глория закатила оглушительный рев. Доктор, впрочем, выразил куда больше беспокойства по поводу хромоты Марджери и просто ужаснулся, увидев, в каком состоянии ее ноги. Он велел ей немедленно начать делать уколы пенициллина и припарки, а после этого обязательно давать ногам отдых.
– Да, доктор, – говорила Долли Вигз. – Хорошо, доктор. Благодарю вас, доктор.
Что же заставило Марджери в самую последнюю минуту передумать и уехать прочь от британского консульства? Ее тогда словно пронзило некое внезапное понимание того, что британский консул – это последний человек на свете, который станет ей помогать, даже если она все объяснит, даже если расскажет трагическую историю Инид. А потом она случайно заметила миссис Поуп, стоявшую на аккуратно подстриженной лужайке. Волосы у нее были тщательно уложены, и на ней был свежий, только что выглаженный прислугой домашний халат; она сердито кричала на садовника, согбенного старика, и гневно грозила пальцем прямо у него перед носом. Потом она вдруг обратила внимание на джип и даже руку к глазам поднесла, заслоняя их от яркого утреннего солнца и желая получше разглядеть, кто в этом джипе сидит. И в тот же миг Марджери стало ясно, что эта женщина куда опасней, чем даже болезнь Инид. А уж просить помощи у ее мужа – это и вовсе самая худшая из идей, пришедших Марджери в голову. И она вместо того, чтобы вылезти из джипа, вдруг принялась судорожно рыться в своей сумочке и все-таки отыскала тот завалявшийся клочок бумаги –
Долли Вигз моментально отворила им дверь и испуганно охнула:
– Мисс Бенсон! Господи, ну и дикий же у вас обеих видок! – Тем не менее она сразу принялась помогать Марджери. Они вместе внесли Инид в дом, и Долли ни слова не сказала о том, как сильно ее нарядная юбка перепачкана теперь красной пылью и сколько грязных следов осталось на полу.
– Она недавно родила ребенка, – объяснила Марджери. – Ей срочно нужны лекарства и врач. На вас моя последняя надежда, миссис Вигз. Никто не знает, что мы здесь. Пожалуйста, помогите!
Долли заплатила врачу и спрятала обеих женщин в летнем домике на дальнем конце своего сада. Там, по ее словам, было абсолютно безопасно. Ее муж Питер находился на севере, на своей шахте, и должен был вернуться не ранее, чем через несколько недель. Долли все отлично устроила – две удобные кровати, термос с горячим чаем, фарфоровые чашки. Именно эти фарфоровые чашки особенно тронули Марджери. Не свежие простыни на кроватях, не чистые полотенца, не аккуратные занавески с удобными завязками, а именно чайные чашки из тонкого фарфора. Они с Инид уже давно привыкли пить из жестяных кружек или даже из консервных банок, и хотя когда-то чашки из такого тонкого фарфора казались ей совершенно бессмысленными, то сейчас она вдруг поняла, как они красивы и как важны в жизни. В ее руке с обломанными ногтями такая чашечка выглядела особенно хрупкой и словно очищенной от пороков.
Долли принесла им также чистую одежду из своих запасов, пахнувшую свежестью; она, правда, не была уверена, что предложить Марджери – какое-нибудь свое платье или брюки мужа, и в итоге притащила то и другое на выбор. Она вообще все время что-нибудь приносила в их домик, особенно часто тарелки с едой, украшенные цветами. А уж Глория ее совершенно покорила. Она даже притащила целый чемодан с приданым для новорожденного. Одежда была совершенно новая, аккуратно сложенная и прикрытая чистой бумагой.
– У вас тоже? – спросила Инид.
– Да, – сразу ее поняв, ответила Долли. Но не заплакала, а лишь попросила: – Можно мне подержать Глорию?