Зона ненависти

Дед принялся осматривать апартаменты дочери, зло подшучивая над религиозными атрибутами, которые попадались ему на глаза. Тут он подошел к небольшой книжной полке. Среди ивритской литературы Леонид нашел несколько потрепанных томиков на русском языке. Все книги были написаны классиками русской литературы: Чеховым, Достоевским, Толстым.

– А Пушкин где?

– Но, папа, у меня его и не было.

– "Не было", – проворчал старик. – Ты пишешь книги на русском языке и у тебя в доме нет Пушкина. Внуча, ты знаешь кто такой Пушкин?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Папа, зачем еврейской девочке, живущей в Израиле, знать о проблемах русского аристократа прошлого века? – возмутилась Мила.

– И это говоришь ты, моя дочь?! – рассвирепел Леонид. – Причем тут русский аристократ? А что их должно интересовать, эти СУки и Талмуд?!

Тут он обратился к Ольге:

– Мила мне сказала, что вы приехали с сыном. Сколько сыну лет? Вы не боитесь, что с ним произойдет то же, что и с моими внуками?

– Сыну скоро тринадцать. А за его культурное образование я не боюсь. Социум постоянно пытается навязать свое мировоззрение, свою историю, своих героев. Сейчас такое время: рушатся империи, создаются новые государства, происходит массовое переселение народов, смешение языков и культур. Хорошо бы, чтобы сын абсорбировался в новой среде. Иначе ему будет очень тяжело.

Глава 2. Жилье с видом на интифаду

Муж Ольги Сергей, коренной житель Питера, ни за что не соглашался покидать родной город, утверждая, что готов умереть от голода, но в своем Ленинграде. После долгих уговоров он, скрепя сердце, дал разрешение на выезд из России своему единственному сыну Илье, плоду долгой и страстной любви теперь уже бывших супругов. Мальчику к тому времени исполнилось двенадцать лет.

Расставание с отцом, друзьями и школой было очень тяжелым. Илья был типичным еврейским мальчиком: ходил в музыкальную школу по классу скрипки, посещал шахматный и математический кружок, при этом находил время для игры в футбол с ребятами из своего двора. Учительницы химии, математики и русского языка души в нем не чаяли. Ребенок никак не хотел менять устоявшийся образ жизни, терять связь с родными и друзьями.

Однако менялась сама жизнь, менялись люди. Они стали более обозленными и грубыми. И когда двое пьяных быдловатого вида "русских патриотов" пристали к маме по поводу ее национальности, грубо обругали "вонючей жидовкой" и настоятельно посоветовали "убираться в свой поганый Израиль", Илья убедился, что мама приняла правильное решение.

Мила посоветовала Ольге снять квартиру в Неве-Яакове, где цены на жилье были вполне приемлемы. Район расположился между арабскими деревнями на многочисленных выжженных солнцем холмах, окруживших непризнанную большинством государств столицу Израиля. Ранее он был заселен в основном религиозными бухарскими евреями, усеявшими свое место обитания синагогами, в которых "кипа сруга"⁶ истово, особенно в праздники, молились еврейскому Богу. После крушения советской империи и последовавшего за ним развала социалистической экономики мощная волна репатриантов-евреев из бывшего Советского Союза затопила сионистское государство. Их селили везде, где только можно, не обошла эта участь и Неве-Яаков. Израильтяне-старожилы неохотно селились в месте, окруженном арабскими деревнями, однако советских евреев это не смущало. Усилиями вновь прибывших микрорайон постепенно превращался в русскоязычный анклав.

Ольга выбрала квартиру рядом с конечной автобусной остановкой. Расположение жилья казалось очень удобным: рядом находились магазин и школа, в доме было много русскоязычных жильцов.

Израильская двухкомнатная квартира казалась убогой даже в сравнении со скромной однокомнатной хрущевкой в Питере. Крохотные комнатки напоминали клетушки, окна пропускали мало света, а все полы были покрыты каменной плиткой. Позже разъяснили, что так сделано намеренно, чтобы снизить хоть на несколько градусов невыносимую летнюю жару, которая длилась по полгода.

Пока Ольга въезжала в квартиру, к ней подходили многочисленные соседи и с возгласами "Брухим Абаим!"⁷ приносили посуду, старую мебель и поношенную одежду. Новоприбывшую засыпали советами, как лучше и легче обустроиться на новом месте.

Ольга была тронута таким вниманием, однако со временем забота превратилась в постылую опеку и стала докучать. Коренная ленинградка не привыкла, когда заглядывают в ее холодильник, проверяя, насколько кошерна потребляемая пища, залезают в посудный ящик, чтобы (не дай бог!) молочная ложка не оказалась среди ножей и вилок, предназначенных для мяса. Призывы соседок сходить в микву⁸ для очищения после месячных, сделать "натилат ядаим"⁹ перед едой и прочие религиозные предписания были для Ольги непривычны и даже раздражали.

На исходе первой же ночи женщину разбудил крик какого-то сумасшедшего, оравшего в репродуктор что-то невразумительное. Ольга посмотрела на часы.