Улица, по которой он резво (снизив темп лишь раз, минуя дом № 17, который одарил долгим взглядом вприщур) шагал, до сих пор называлась в честь мифического персонажа, бывшего исключительно популярным у подданных распавшейся красной империи.
Этот усатый герой в папахе с косой красной ленточкой являлся великолепным примером внедрения мифа в массовое сознание. Продуктом технологии оживления виртуального образа, абсолютно не совпадающего с реальным прототипом, но сделавшегося настолько ЖИВЫМ благодаря талантливо спрограммированному кинофильму, что напрямую воздействовал на реал, давая воображению чётко определённые установки.
Улица «героя гражданской войны» и героя анекдотов за трассой не продолжалась, там за лесополосой и пойменным лугом виднелась петля узкой речушки.
– Самара… – пробормотал косматый деда, из-под козырька ладони глядя на серебристую поверхность излучины водяной ленты. И почесал бороду. Видимо, название реки невольно вызвало в памяти ассоциацию с его самаритянскими попытками.
Налево просматривался автомобильный мост через глубокий овраг, на дне которого смердело отвратительного вида болото. За мостом село продолжалось по обе стороны от трансконтинентальной трассы.
Но старик пошёл направо. Пройдя квартал в гору, вернулся на место пересечения трассы с улицей, названной в честь столицы государства. Это она плавно перерастала в дорогу, ведущую к железнодорожной станции.
Он смотрел в глубину этой улицы, состоящей из добротных кирпичных домов, перспектива сужалась по мере удаления взгляда от перекрёстка, а на лице смотрящего читалась боль, словно эта крайняя улица села навевала на него не очень хорошие воспоминания. Из-за них он не захотел пройти по ней, а добирался к магистрали по параллельной…
Детей старик не дождался. Мимо него проходило множество местных нормальных детишек, многие из них показывали на бомжа пальцами, комментировали («Гля, гля, урод ка-акой! Здоровенный и страшный!»), насмешливо здоровались. Он улыбался краешком губ и не отвечал, как ни изгалялись над ним юные обитатели глубоко провинциального, мягко выражаясь, населённого пункта. Люди из таких захолустий, по меткому выражению, почти никогда «не подымаются».
Но мальчика Серёни с девочкой Лерой среди них не было. Целый час солнце пекло неимоверно терпеливому деду голову. И ещё полчаса…
Он повернулся на юг и пошёл прочь, оставляя клонящееся к закату солнце за спиной правее. Примерно там, где располагался бабулин дом, который, как выяснилось, ЕСТЬ всё же.
Бродяга шёл долго. По обочине, помахивая палочкой своей очищенной, брёл стариковской походкой вдоль цепочки деревьев, километров десять брёл. Мимо проносились автобусы, электробусы, грузовики, легковушки, но идущий не автостопил.
Опустив голову, брёл, о чём-то своём думая… Изношенные до трещин и дыр туфли шаг за шагом откусывали от дороги понемножку. Привычное занятие для ног, ступни которых они обували.
Шёл он, шёл и добрался в город. Город был небольшой, здешний райцентр, но гордо носил имя столицы сопредельного государства с приставкой «Ново» и окончанием «ск»; бродяга явно знал дорогу и мимо красивых торговых заведений со странными названиями «Тополя», «Тополя-2» и «Тополя-3» уверенно вышел к старенькому реактивному самолёту.
Доисторический летательный аппарат, тускло-серебристые фюзеляж и крылья которого покрывали заплатки, был закреплён на конце серой двутавровой балки-постамента. Она торчала из фундамента под углом градусов пятьдесят и вознесла истребитель высоко над землёй.
При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что самолётик не только древний, но и весьма необычный: корпус и хвостовое оперение у него были как у самого первого по-настоящему реактивного самолёта этой системы, фронтового истребителя, победоносно валившего своими 37-миллиметровками вражеские эйрпланы ещё в войну, разразившуюся в начале второй половины прошлого века, а треугольные стреловидные крылышки явно были позаимствованы у более поздней модели, знаменитого перехватчика, ракетами «воздух-воздух» триумфально мочившего врага пятнадцать – двадцать лет спустя в горячем небе над другой разделённой страной, в другой легендарной войнухе.
Старик подбрёл к основанию десятиметровой балки памятного знака; не обращая ни на кого внимания, уселся на бетонные плиты, подложив под обтянутую синими штанами задницу свой очищенный от коры дрючок, закрыл глаза и обессиленно обмяк… Когда он встал, полуметровой палки ни под ним, ни в его руках не было. Куда она делась, непонятно. Разве что в бетоне растворилась.
Зато вместо палки он засунул в рукав выцветшей куртки короткую, с пару ладоней длиной, серую, как бетон, трубочку толщиной сантиметров пять. А волосы, беспорядочными космами падавшие на глаза, привёл в порядок узкой чёрной ленточкой, чем-то вроде хипповского «хайратника», окольцевав им голову.
И что-то совсем маленькое спрятал за пазуху, оттянув засаленный ворот покрытой жирными пятнами тенниски.