Наконец, данные «Инвеста» подтвердил «Интери» – Мияги: «…Германия уже потеряла время для захвата Москвы, а Квантунская армия потеряла желание вступить в войну»[570]
. 11 сентября «Инсон» не без удовлетворения, вероятно, мог доложить, что японский блеф раскрыт: «Один из друзей в[оенно]-морского флота сказал Паула [морской атташе германского посольства в Токио], что выступление Японии против СССР больше не является вопросом. Моряки не верят в успех переговоров Коноэ с Рузвельтом и подготавливаются к выступлению против Тай и Борнео. Он думает, что
Обстановка на Западном фронте советских войск в сентябре была близка к трагической. Немцы прорвали нашу оборону почти на всех направлениях, и единственной надеждой, единственным резервом Ставки очень скоро могли оказаться так называемые «сибирские дивизии» – соединения, в августе – сентябре 1941 года противостоящие Квантунской армии на Дальнем Востоке. Но в этом для СССР была заключена новая опасность: обнажение границ, скорее всего, стало бы для квантунцев сигналом к атаке. В такой ситуации ценность сообщений Зорге возрастала стократно, но ясности по поводу возможных действий Токио по-прежнему не было. 14 сентября «Инсон» передал в Москву (всего Клаузеном в тот день было отправлено семь донесений!) несколько противоречивые сообщения: «По мнению посла Отта выступление Японии против СССР теперь уже вне вопроса.
26 сентября вернувшийся из Маньчжурии, из правления Мантэцу, Одзаки, ранее направленный туда лично Зорге, развеял, наконец, туман, напущенный японским Генеральным штабом в вопросе о мобилизации, и назвал верные данные: «Общее количество солдат японской армии в Маньчжурии теперь составляет не менее 700 тысяч человек»[574]
. Теперь данные советского Генштаба и резидентуры в Токио сошлись, и радиограммы Зорге, которые Клаузен отправлял почти ежедневно и по несколько штук, регулярно включались руководством военной разведки в спецсообщения Разведупра, доводившиеся до сведения начальника Генерального штаба и Ставки Верховного главнокомандования (ВГК), то есть до Сталина. Только сейчас обычным стало следующее начало текста: «По агентурным данным из Токио, заслуживающим доверия». И не просто доверия, а самого серьезного внимания.Внести окончательную ясность в вопрос могло не военное, а политическое видение проблем вступления Токио в войну. И, разобравшись с численностью Квантунской армии, Зорге полностью переключается на них. Теперь война с Америкой – это то, что могло помочь обезопасить восточные границы Советского Союза, то, к чему следовало стремиться как никогда. Отношения Японии и США становились все хуже с каждым днем. Фактически Вашингтон объявил торговую блокаду Японии, и статья Зорге в номере «Франкфуртер цайтунг» (он успевал в это время писать для газеты обширные аналитические материалы!) так и называлась: «Япония сопротивляется блокаде». Заканчивалась она тревожным пассажем: «В японском сопротивлении есть одна сила, ставящая предел как суровости блокады, так и самой политике окружения, производимой противником. Это японские вооруженные силы. Отнюдь не легко разгадываемый, иногда очень взрывчатый характер японца все время держит врагов Японии настороже, не давая им решиться на беспощадное осуществление блокады и политики окружения. В этом заключается суть японской силы сопротивления»[575]
.