Зорге

3 октября Зорге сообщил, основываясь на данных «Инвеста»: «…если начавшиеся переговоры между Америкой и Японией не дадут результата, уже до середины октября империя нанесет удар по Индокитаю и Сингапуру». Учитывая, что перспектив достижения компромисса между Вашингтоном и Токио не просматривалось, о чем хорошо было известно в Кремле от других источников, дело шло к скорой войне. Телеграмма Зорге вновь была доложена Сталину и другим руководителям Советского государства, а «Инсона» было приказано поблагодарить за присланные в последнее время материалы[576].

В тот же день Зорге отправил еще одно сообщение, на расшифрованной версии которого была проставлена резолюция: «Выяснить… почему же попадает телеграмма к нам на 5 день после ее получения». В заблудившемся почти на неделю в московских кабинетах чрезвычайно важном послании говорилось о снижении военной активности Квантунской армии и невозможности ее возобновления, по крайней мере, до марта следующего – 1942 года[577]. 4 октября, в день своего рождения – последний, отпразднованный на свободе, Зорге передал из Токио продолжение сведений о передислокации частей Квантунской армии и резюмировал: «…войны в текущем году не будет

»[578]. Это была последняя переданная и полученная в Москве шифровка Рихарда Зорге.

Вскоре после того как был разрушен «первый главный миф» Зорге – о том, что он якобы сообщил точную дату нападения Германии на Советский Союз – 22 июня, появился «миф номер два» – о том, что исключительно благодаря информации нашего героя поздней осенью 1941 года Сталин решился перебросить с Дальнего Востока «сибирские дивизии», решившие ход великой битвы под Москвой и, в некотором смысле, исход всей Второй мировой войны. Еще в 1990-е годы против этой версии высказался бывший начальник одного из управлений НКВД Павел Анатольевич Судоплатов. Будучи весьма информированным человеком и высоким профессионалом, он довольно точно сформулировал основные моменты в истории сложных взаимоотношений Москвы со своим агентом в Токио: «К информации, поступавшей по этой линии из кругов премьер-министра Коноэ, и высказываниям германского посла Отта в Москве относились с некоторым недоверием. И дело было не только в том, что Зорге привлекли к работе впоследствии репрессированные Берзин и Борович, руководившие Разведупром Красной Армии в 20—30-х годах. Еще до ареста Боровича, непосредственного куратора Зорге, последний получил от высшего руководства санкцию на сотрудничество с немецкой военной разведкой в Японии. Разрешение-то получил, но вместе с тем попал под подозрение

, поскольку такого рода спецагентам традиционно не доверяют и регулярно перепроверяют во всех спецслужбах…

Трагедия Зорге состояла в том, что его героическая работа и поступающие от него сведения не использовались нашим командованием. Исключительно важные данные о предстоящем нападении Японии на США, о неприсоединении Японии к германской агрессии против СССР в сентябре – октябре 1941 года так и осели в наших архивах.

А дивизии с Дальнего Востока перебросили под Москву в октябре 1941 года лишь потому, что у Сталина не имелось других готовых к боям резервных боевых соединений. Если же информация Зорге при этом и учитывалась, то не играла существенной роли в принимаемом решении. Сообщения о том, что японцы не намерены воевать с нами, регулярно поступали с 1941 по 1945 год от наших проверенных агентов, занимавших должности советника японского посольства в Москве и начальника службы жандармерии Квантунской армии, который передавал нам документальные данные о дислокации японских соединений в Маньчжурии. Кроме всего прочего, нам удалось расшифровать переписку японского посольства в Москве с Токио, из которой следовало, что вторжение в СССР в октябре 1941 года Японией не планировалось»[579].