Зорге

Основная часть группы Зорге, включая его агентов и субагентов – около тридцати человек, была арестована в период с 15 октября 1941-го до весны 1942 года. Из них семнадцать в итоге были признаны членами советской разведгруппы и более десятка – их вольными или невольными информаторами. Причем, так как среди последних значились представители политической и родовой аристократии Японии, следствие вынуждено было подходить к «раскручиванию» дела очень осторожно. Их разоблачение, а также тень, брошенная арестами на самого Коноэ Фумимаро, могли сыграть на руку определенным армейским кругам в Токио, а прокуратура сама старалась лавировать между несколькими мощными политическими течениями во властных верхах и к тому же соблюдать определенную политкорректность, так как дело задевало отношения Токио сразу с двумя странами, числящимися в стане союзников (Германия) и соблюдающих нейтралитет (СССР). Поэтому и нам, даже если мы принимаем японскую версию о предателе в рядах группы, стоит поразмышлять и над другими возможными причинами провала, никак не связанными с возможной провокацией токко или кэмпэйтай.

Во-первых, сразу же приходит в голову то, что в Японии отчасти повторилась шанхайская схема, при которой в числе агентов и информаторов резидентуры Зорге оказались коммунисты и люди, чьи симпатии левому движению были хорошо известны полиции. Как и в Китае, Зорге знал далеко не всех из них, а о существовании некоторых совсем не подозревал. Тем более не могло идти и речи хоть о какой-то их проверке, а уровень конспирации целиком и полностью зависел при этом от личной осторожности и энтузиазма членов группы – агентов и субагентов. Безусловно, в обстановке постоянного «закручивания гаек», борьбы с инакомыслящими и, прежде всего, с «мировой коммунистической заразой» в предвоенной Японии токко или кэмпэйтай рано или поздно вышли бы на кого-то из этих людей. Вопрос был только в сроках. Возможно, что именно так и случилось, и операция прикрытия могла быть реализована как для маскировки внедренного в группу агента, так и актуальных в то время методов работы японской контрразведки, включая радиопеленгацию. Машины с антеннами кружили поблизости от точек выхода Клаузена в эфир с 1938 года, и только несовершенство техники не позволяло японским специалистам точно засечь месторасположение радиста. Но рано или поздно это все равно бы произошло.

Во-вторых, эпизод с засадой на квартире Клаузенов напоминает нам о том, что с конца 1939 года резидентура «Рамзая» приказом из Центра была переведена на связь с сотрудниками резидентуры легальной. Сотрудники последней Виктор Зайцев и Сергей Будкевич за время до провала группы Зорге провели не менее десяти (по некоторым данным – четырнадцати) личных встреч с Клаузеном и Зорге в ресторанах, театрах, в офисе радиста и даже – последние полгода перед арестом – в квартире «Фрица». Поэтому там и была оставлена полицейская засада. При этом ни один из разведчиков, работавших в советской дипмиссии, включая резидентов, их наставлявших, не имел за плечами опыта оперативной работы. Конспирацию они осуществляли исходя из собственных о ней представлений, слабо понимая, какому жесткому наблюдению подвергаются и как от него избавиться. Вспомним: были случаи, например, когда Зайцев выезжал на встречи с Клаузеном на машине советского военного атташата с дипломатическими номерами, за которой, разумеется, неотступно следовала полиция.