Зоркое око

– Японец больше воевать не хочет, – добавил Вершинин, слезая с ходка.

Син-Бин-У влез на ходок и долго, будто выпуская изо рта цветную и непонятно шебурчащую бумажную ленту, говорил почему нужно сегодня задержать бронепоезд.

Между выкрашенных под золото и красную медь осенних деревьев натянулось грязное, пахнущее землей, полотно из мужицких тел. Полотно гудело. И было непонятно – не то сердито, не то радостно гудит оно от слов человечков, говорящих с телеги.

– Голосовать, что ли? – спросил толстый секретарь штаба.

Вершинин ответил:

– Обожди. Не орали еще.

Зеленобородый старик с выцветшими, распаренными глазами, расправляя рубаху на животе, словно к его животу хотели прикладываться, шипел исступленно Вершинину:

– А ты от Бога куда идешь, а?

– Окстись ты, дед!

– Бога ведь рушишь. Я знаю! Никола угодник являлся –

больше, грит, рыбы в море не будет. Не даст. А ты пошто народ бунтуешь?. Мне избу надо ладить, а ты у меня всех работников забрал.

– Сожгет японец избу-то!

– Японца я знаю, – торопливо, обливая слюной бороду, бормотал старик, – японец хочет, чтоб в его веру перешли.

Ну, а народ-то – пень: не понимат. А нам от греха дальше, взять да согласиться, чорт с ним – втишь-то можно… свому

Богу… Никола-то свому не простит, а японца завсегда надуть можна…

Старик тряс головой, будто пробивая какую-то темную стену, и слова, которые он говорил, видно было, тяжело рождены им, а Вершинину они были не нужны.

А он, выливая через слабые губы, как через проржавленное ведро влагу, опять начал бормотать свое.

– Уйди! – сказал грубо Вершинин. – Чего лезешь в ноздрю с богами своими? Подумаешь… Абы жизнь была –

богов выдумают…

– Ты не хулись, ирод, не хулись!..

Окорок сказал со злобою:

– Дай ему, Егорыч, стерве, в зубы! Провокатеры тиковые!

Вскочив на ходок, Окорок закричал, разглаживая слова:

– Ну, так вы как, товарищи?.. галисовать, что ли?..

– Голосуй! – отвечал кто-то робко из толпы.

Мужики загудели:

– Валяй!.

– Чаво мыслить-то!..

– Жарь, Васька!

Когда проголосовали уже, решив итти на броневик, влево, далеко над лесом послышался неровный гул, похожий на срыв в падь скалы. Мохнатым, громадным веником выбросило в небо дым.

Толстый секретарь снял шапку и по протокольному сказал мужикам:

– Это штаб постановил – через Мукленку мост наши взорвали. Поезд, значит, все равно не выскочит к городу.

Наши-то сгибли, поди, – пятеро…

Мужики сняли шапки, перекрестились за упокой. Пошли через лес к железнодорожной насыпи, окапываться.

Вершинин прошел по кустарнику к насыпи, поднялся кверху и, крепко поставив, будто пришив ноги между шпал на землю, долго глядел в даль блестящих стальных полос, на запад.

– Чего ты? – спросил Знобов.

Вершинин отвернулся и, спускаясь с насыпи, сказал:

– Будут же после нас люди хорошо жить?

– Ну?

– Вот и все.

Знобов развел пальцами усы и сказал с удовольствием:

– Это – их дело.

II

Бритый, коротконогий человек лег грудью на стол, –

похоже, что ноги его не держат, – и хрипло говорил:

– Нельзя так, товарищ Пеклеванов: ваш ревком совершенно не считается с мнением Совета Союзов. Выступление преждевременно.

Один из сидевших в углу на стуле рабочий сказал желчно:

– Японцы объявили о сохранении ими нейтралитета. Не будем же мы ждать, когда они на острова уберутся. Власть должна быть в наших руках, тогда они скорее уйдут.

Коротконогий человек доказывал:

– Совет Союзов, товарищи, зла не желает, можно бы обождать…

– Когда японцы выдвинут еще кого-нибудь.

– Пойдут опять усмирять мужиков?

– Ждали достаточно!

Собрание волновалось. Пеклеванов, отхлебывая чай, успокаивал:

– А вы тише, товарищи.

Коротконогий представитель Совета Союзов протестовал:

– Вы не считаетесь с моментом. Правда, крестьяне настроены фанатично, но… Вы уже послали агитаторов по уезду, крестьяне идут на город, японцы нейтралитетствуют… Правда!. Вершинин пусть даже бронепоезд задержит, и все же восстания у вас не будет.

– Покажите ему!

– Это – демагогия!.

– Прошу слова!.

– Товарищи!

Пеклеванов поднялся, вытащил из портфеля бумажку и, краснея, прочитал:

– Разрешите огласить следующее: «По постановлению

Совета Народных Комиссаров Сибири – восстание назначено на 12 часов дня 16-го сентября 1919 года. Начальный пункт восстания – казармы Артиллерийского дивизиона…

По сигналу… Совет Народных…»

Уходя, коротконогий человек сказал Пеклеванову:

– За нами следят! Вы осторожнее… И матроса напрасно в уезд командировали.

– А что?

– Взболтанный человек: бог знает чего может наговорить! Надо людей сейчас осмотрительно выбирать.

– Мужиков он знает хорошо, – сказал Пеклеванов.

– Мужиков никто не знает. Человек он воздушный, а воздушность на них, правда, действует здорово. Все же…

На митинг поедете?

– Куда?

– Судостроительный завод. Рабочие хотят вас видеть.

Пеклеванов покраснел.

Коротконогий подошел к нему вплотную и тихо в лицо сказал:

– Мне вас жалко. А без вас они выступать не хотят. Не верят они словам, в человека уверить хотят. Следят…

контрразведка… Расстреляют при поимке – а видеть хотят.

Дескать, с нами ли? Напрасно затеваете.