Зоркое око

– Этот, белобрысый-то? – спросил мужик, рассказывавший про охоту, и тут же начал врать про Пеклеванова, что у него лицо белее крупчатки и что бабы за ним, как лягушки за болотом, и что американский министр предлагал семьсот мильярдов за то, чтоб Пеклеванов перешел в американскую веру, а Пеклеванов гордо ответил: «Мы вас в свою – даром не возьмем».

– Вот стерва, – восторгались мужики.

Знобову было почему-то приятно слушать это вранье и хотелось рассказать самому. Вершинин снял сапоги и начал переобуваться. Стрелочник вдруг робко спросил:

– Во сколько? Пять двадцать?

Обернувшись к мужикам, сказал:

– Идет!

И точно, поезд был уже у будки, – все выбежали и, вскинув ружья, залезли на телеги и поехали на восток к взорванному мосту.

– Успем! – говорил Окорок.

Вперед послали нарочного.

Глядели на рельсы, тускло блестевшие среди деревьев.

– Разобрать бы и только.

С соседней телеги отвечали:

– Нельзя. А кто собирать будет?

– Мы, брат, прямо на поезде!

– В город вкатим!

– А тут собирай.

Окорок крикнул:

– Братцы, а ведь у них люди-то есть!

– Где?

– У Незеласовых-то? Которые рельсы ремонтируют –

есть-то люди?

– Дурной, Васьша, а как мы их перебьем? Всех?

И, разохотившись на работу, согласились:

– Все можна… Перебьем!.

– Нет, шпалы некому собирать.

Все время оглядывались назад – не идет ли бронепоезд.

Прятались в лес, потому – люди теперь по линии необычны, – поезд несется и стреляет в них.

Стучали боязливо сердца, били по лошадям, гнали, точно у моста их ждало прикрытие.

Верстах в двух от домика стрелочника, на насыпи увидали верхового человека.

– Свой! – закричал Знобов.

Васька взял на прицел.

– Снять ево?

– Какой чорт свой, кабы свой – не цеплялся б!

Син-Бин-У, сидевший рядом с Васькой, удержал:

– Пасытой, Васика-а!.

– Обождь! – закричал Знобов.

Человек на лошади подогнал ближе. Это был мужик с перевязанной щекой, приведший американца.

– Никита Егорыч здеся?

– Ну?

Мужик, радуясь, закричал:

– Пришли мы туда, а там – казаки. Около мосту-то!

Постреляли мы, да и обратно.

– Откуда?

Вершинин подъехал к мужику и, оглядывая его, спросил:

– Всех убили?

– Усех, Никита Егорыч. Пятеро – царство небесное!.

– А казаки откуда?

Мужик хлопнул лошадь по гриве.

– Да ведь мост-от, Никита Егорыч, не подняли.

Мужики заорали:

– Чего там?..

– Правокатер!

– Дай ему в харю!

Мужиченко торопливо закрестился.

– Вот те крест – не подняли. У камня, саженях в триста, сами себя взорвали. Должно, динамит пробовать удумали.

Только штанину одну с мясом нашли, а все остальное…

Пропали…

Мужики молчали. Поехали вперед. Но вдруг остановились. Васька с перекосившимся лицом закричал:

– Братцы, а ведь уйдет броневик-то! В город! Братцы!..

Из лесу ввалилась посланная вперед толпа мужиков.

Один из них сказал:

– Там бревна, Никита Егорыч, у моста навалены, на насыпь-то. Отстреливаются от казаков. Ну, их немного.

– Туда к мосту итти? – спросил Знобов.

Здесь все разом почему-то оглянулись. Над лесом тонко стлался дымок.

– Идет! – сказал Окорок.

Знобов повторил, ударяя яростно лошадь кнутом:

– Идет…

Мужики повторили:

– Идет!..

– Товарищи! – звенел Окорок, – остановить надо!.

Сорвались с телеги. Схватив винтовки, кинулись на насыпь. Лошади ушли в травы и, помахивая уздечками, щипали.

Мужики добежали до насыпи. Легли на шпалы. Вставили обоймы. Приготовились.

Тихо стонали рельсы – шел бронепоезд.

Знобов тихо сказал:

– Перережет – и все. Стрелять не будет даже зря!

И вдруг, почувствовав это, тихо сползли все в кустарники, опять обнажив насыпь.

Дым густел, его рвал ветер, но он упорно полз над лесом.

– Идет!.. идет!.. – с криком бежали к Вершинину мужики.

Вершинин и весь штаб, мокрые, стыдливо лежали в кустарниках. Васька Окорок злобно бил кулаком по земле.

Китаец сидел на корточках и срывал траву.

Знобов торопливо, испуганно сказал:

– Кабы мертвой!

– Для чего?

– А вишь по закону – как мертвого перережут, поезд-то останавливатся. Чтоб протокол составить… свидетельство и все там!.

– Ну?

– Вот кабы трупу. Положил бы ево. Перережут и остановятся, а тут машиниста, когда он выйдет – пристрелить.

Можно взять…

Дым густел. Раздался гудок.

Вершинин вскочил и закричал:

– Кто хочет, товарищи… на рельсы чтоб и перережет!.

Все равно подыхать-то. Ну?.. А мы тут машиниста с поезда снимем! А только вернее, что остановится, не дойдет до человека.

Мужики подняли тела, взглянули на насыпь, похожую на могильный холм.

– Товарищи! – закричал Вершинин.

Мужики молчали.

Васька отбросил ружье и полез на насыпь.

– Куда? – крикнул Знобов.

Васька злобно огрызнулся:

– А ну вас к..! Стервы…

И, вытянув руки вдоль тела, лег поперек рельс.

Уже дышали, гукая, деревья и, как пена, над ними оторвался и прыгал по верхушкам желто-багровый дым.

Васька повернулся вниз животом. Смолисто пахли шпалы. Васька насыпал на шпалу горсть песка и лег на него щекой.

Неразборчиво, как ветер по листве, говорили в кустах мужики. Гудела в лесу земля…

Васька поднял голову и тихо бросил в кусты:

– Самогонки нету?.. горит!..

Палевобородый мужик, на четвереньках, приполз с ковшом самогонки. Васька выпил и положил ковш рядом.