Зов Оз-моры

— Чем я тебе помогу? Может, мой сын когда-нибудь и станет святым отцом, но ему и двух месяцев от роду нет. Вырасти ему надо.

Отец Афанасий откинул голову назад и побелел. Камилавка слетела с его головы. Он снял крест и трясущимися пальцами расстегнул ворот однорядки[3].

— Задыхаюсь, — словно извиняясь, прошептал он. — Голова раскалывается, сердце давит… Ты же богиня. Самая сильная из всех богинь. Сделай что-нибудь!

Ведь-ава взяла лежащий рядом с купелью ковшик, зачерпнула им святую воду, всыпала в корец какой-то порошок и размешала.

— Пей, батюшка! Поможет, но ненадолго, — печально сказала Ведь-ава. — Молодость я тебе не верну. От болезни сердца тебя не излечу, но от Ада спасу. Ты ведь не надеешься оказаться в Раю, оз-атя Учват?

— Нет, — тихим бессильным голосом ответил отец Афанасий.

— И правильно! Нечего там тебе делать. Произнеси всего четыре слова, и ты избежишь Ада.

— Какие же?

Ведь-ава строго посмотрела на батюшку и протянула берёзовый веник, невесть откуда оказавшийся в её руках.

— Возьми этот тяльме, батюшка, и скажи мне: «Моя вайме отныне твоя!»

— Ах ты, дьяволица! — вскрикнул отец Афанасий. — Хочешь, чтоб я душу тебе отдал?

— Брось! Я тебя от Ада спасаю, а ты говоришь «дьяволица».

— Может, у тебя ещё хуже, чем в Аду?

— Не хуже, уж поверь,

— засмеялась Дева воды. — Черти там не будут тебя жарить, да и нет их в моём мире. Решайся, святой отец! Я тебя не принуждаю. Выбор за тобой.

— Моя вайме отныне твоя! — прошептал отец Афанасий, схватившись за веник.

— Вот и чудно! — воскликнула Ведь-ава. — Будешь услаждать меня по вечерам своим глубоким басом. Впрочем, у нас будут дела и посущественнее…

-

[1]Ливтяк кода комоля! (эрз.) — Лети как хмель! (скорее вылезай из утробы матери).

[2] До реформ Петра Первого священников на Руси избирали прихожане.

[3] До реформ Никона священники носили кафтаны-однорядки.

Глава 36. Первый дозор

После завтрака Денис нашёл женин крестик и протянул Варваре.

— Это для чего? — удивлённо спросила она.

— Стрельцы и мастеровые — люди кщёные. Они во Христа веруют. Ты среди них теперь жить будешь. Придётся носить крест и в церковь ходить.

Она сокрушённо вздохнула и повесила крестик на шею. Затем принялась сурьмить брови, белить лицо, румянить щеки и жаловаться на судьбу: «В Вирь-ате я ничего такого не делала, а мужики всё равно на меня засматривались. Ну, что за радость быть стрелецкой женой? Куда я попала?!» Лопотала она по-мокшански, да ещё и скороговоркой, и Денис ничего не мог разобрать в мелком бисере звуков её речи.

Наконец, Варвара накрасилась и приоделась, и муж повёл её к пригорку, где возводился дом. Когда чета подошла к своему будущему дому, древоделы уже положили на морёные колоды нижний дубовый венец сруба. Неподалёку сверкали смолой очищенные от коры сосновые брёвна. Денис взял топор и бросился помогать мужикам, извинившись, что из-за болезни жены пришёл слишком поздно. Варвара подошла к старшему плотнику.

— Не поплывёт дом по весне?

— Мы до хрена срубов зимой поставили, — ответил тот. — Ни один ещё не повело.

— Значит, ничего, что в мороз избу рубите?

— Не боись, хозяйка! Так даже лучше. Дерево зимой сухое. Не растрескается, гнилью не тронется. Изба дольше простоит. И дети твои в ней будут жить, и внуки, и правнуки…

— Далеко смотришь! — усмехнулась Варвара. — Кто ж знает, как судьба повернёт?

— Ежели супруг твой погибнет, — сказал плотник. — То изба всё одно тебе достанется. Под забором не сдохнешь. Тут такой порядок, хозяйка.

Варвару передёрнуло от этих слов, и она сменила тему разговора.

— А река тут есть?

— Как же? Цна. Рядом она… но не боись, хозяйка. Сруб ставим на бугорке. Полая вода избу не подтопит. Погреб не зальёт.

— А омут здесь есть?

— Тебе зачем? — засмеялся древодел. — Утопиться надумала?

— Нет, любопытствую.