Зов Оз-моры (СИ)

Богиня воды безропотно выполнила все пожелания повитухи и вся в поту вновь забралась на полок. Не успев отдышаться, она закричала от нестерпимой боли...

– Мальчик! – засвидетельствовала эйдень-ава, приняв роды. – Как назовёте?

– Никитой! – ответил Мина. – Марё уже всё решила…

Как только повивальная бабка вышла, Ведь-ава тихо прошептала:

– Этот малец ослабит трёхглавое чудище.

– Не Святую ли Троицу ты так называешь? – испугался Мина.

– Ну что ты! – лукаво улыбнулась ему Ведь-ава. – Разве я могу так богохульствовать? Под венец я пошла как верующая христианка. Никиту же мы нацелим на церковное служение…

Через сорок дней настало время крестить родившегося малыша. Парким июльским вечером Ведь-ава вышла из своего «острожка» с малышом на руках. Хотя солнце уже клонилось к закату, улицы Вельдеманова тонули в давящем зное, от которого у Девы воды защемило сердце. Мина взял её под локоть

Если дурно сделалось даже вечно молодой богине, то каково же было престарелому отцу Афанасию! Поприветствовав Ведь-аву, Мину и крёстных, он разу же рухнул на скамью – красный, задыхающийся, потный.

– Нашла время младенца по селу таскать!

– буркнул он, глядя на маленького Никиту. – И не жалко тебе его.

– Сегодня ж сорок дней, как он родился.

– Его не жалеешь, Марё, так меня б пожалела. Гроза ж надвигается. Подождала бы, когда гром отгремит и ливень прольётся. Тогда бы и принесла. Твоего-то ребёнка я когда хошь крещу, хоть в полночь.

– Чего ждать? Я ль не Дева воды? – засмеялась Ведь-ава.

– Ну, вот и сделай так, чтоб гроза началась прямо сейчас… Марё, – усмехнулся священник.

Ни Мина, ни Вирь-ава, ни Егор не решались присоединиться к спору. Они молча стояли за спиной Девы воды…

Не успел отец Афанасий сосчитать до десяти, как ураганный ветер принёс лиловато-свинцовую тучу, которая навалилась на Вельдеманово. Он улыбался, слушая шум ливня и оглушительные раскаты за стенами храма: ему понемногу становилось легче. Наконец, священник поднялся.

– Какое мирское имя у вашего ребёнка? Никита? – спросил он.

– Я родила в день преподобного Никиты, – ответила Ведь-ава.

– Так мальчика и окрестим. У нас ведь почти две дюжины святых с этим именем.

Отец Афанасий попросил Марё раздеть Никиту и громко огласил его имя, хотя в храме не было никого, кроме родителей малыша, самого священника и крёстной матери с крёстным отцом.

Вирь-ава и Егор встали спиной к алтарю и начали плеваться в сторону запада, затем прочитали «Символ веры» – и отец Афанасий первый раз погрузил Никиту в чан со святой водой.

– Крещается раб божий Никита во имя Отца, и Сына, и Святаго духа! – забасил отец Афанасий.

Окунув младенца ещё два раза в купель и наложив на его лоб печать дара Святого Духа, священник с облегчением вздохнул: «Ну, вот и всё!»

– и сразу же безвольно плюхнулся на скамью.

– Плохо мне, Марё, совсем плохо! – прошептал он. – Уйду я скоро на радость епархии. Они только и ждут моей смерти. Отстранить не могут, я же людьми избран[2]. Боюсь я за Вельдеманово.

– А чего боишься-то за село? – спросила Ведь-ава. – Кого-нибудь ещё выберут. Свято место пустым не останется.

– В том-то и беда, что нет здесь никого, кто бы мог меня заменить. И поблизости тоже нет. Мы уж лазутчиков посылали разузнать, есть ли в окрестных сёлах попы, которые и на кереметях поют. Переманить их думали… но не оказалось таких! Когда умру, епархия своего батюшку пришлёт. Тогда не забалуют вельдемановцы! На поляну с оглядкой станут бегать, а то и вообще забудут туда дорогу.