– Правду ли говорят эти люди? – спросил его дьяк Ларионов. – Помни, Путила Борисович: ежели солжёшь перед образом Господним, то будешь отлучён от святого таинства причастия вплоть до смертного одра.
– Не буду отпираться, – ответил Быков. – Да, мои люди силой заставляли беглецов возвращаться в Козлов. Токмо скажи мне, как бы я крепость защищал, ежели бы уехали из неё оружейники и другие мастера? Что мне тогда пришлось бы делать? Татарам город отдавать?
Ларионов понимающе посмотрел на него.
– Жди суда теперь, Путила Борисович. Воевода Биркин будет его вершить, а я присматривать, чтоб судил по чести. Так твоя судьба и решится.
После допроса Быков не перемолвился даже словечком ни с кем из жалобщиков. С Денисом он всё же встретился взглядом – на одно мгновение, на один удар сердца. В глазах козловского головы не читались ни раздражение, ни гнев. Только горечь. «Едва ли он станет нам мстить», – рассудил Денис.
На выходе из храма бывшего кузнеца посадили в сани и отвезли домой.
– Поешь пшённый кулеш с грибами, – сказала ему Варвара. – Приди в себя, а то ты сам не свой.
– Тебе, язычнице, не понять, – ответил Денис, садясь за стол. – Думаешь, целовать крест – это легко?
– А Быкова ты видел?
– Да. Переглянулся с ним. Он ничего нам не сделает. Молодчиков своих не пришлёт.
– Не зарекайся! Не суди по одному взгляду! – начала охлаждать его уверенность жена. – Поел? Теперь ложись и выспись.
Утром, как только они встали, в караульную избу вошёл Василий.
– Суд сразу после Пасхи намечен, – с порога сказал он. – Две недели осталось ждать. Чую, Быков скоро слетит с седла.
– Вот радость-то! – хмыкнул Денис.
– Вижу, не шибко ты счастлив, но есть у меня и ещё одна новость. Она-то тебя точно порадует, – сказал Поротая Ноздря. – Нас Бестужев отпустил аж на пять дней. За мёдом ещё разок съездим, пока дороги не развезло и разлив не начался. Поставим кадки здесь, в избе, а продадим перед Пасхой, когда цена вырастет. Покатимся, вестимо, по лесу. Там снег ещё лежит, а на реке уже закраины. Не заедешь.
– Куда направимся? – спросил Денис.
– В Вирь-атю, – вмешалась в их разговор Варвара. – Поглядеть бы, как там ныне.
– И бортей окрест много, опять же, – поддержал её муж. – Найдём мёд.
– Сызнова хочу жертву принести, – сказала Варвара. – У мельничного омута. Там Ведь-ава меня услышит.
– Не выйдет, – покачал головой Поротая Ноздря. – Весна, однако.
– Посмотрим на месте, – сказал Денис. – Едем туда, Василий.
– Далековато, конечно, – ответил тот. – Ежели затемно выедем, будем на месте лишь к полудню. Может, чуть раньше успеем… но одним днём никак не обернёмся.
– Неужто дед Офтай не приютит на ночь? – засмеялась Варвара.
– Ну, коли вы так решили… – пожал плечами Василий.
Сани тронулись на рассвете. Когда они миновали Водяные ворота Тамбова, Варвара упросила Василия остановиться на берегу Цны и долго вглядывалась в её ледяной покров. Он уже пучился горбами, а между его краем и урезом берега плескалась вода.
– Закраины в человеческий рост, – сказал ей Василий. – Никак ты туда не зайдёшь.
– А ежели бревно положить? – не унималась Варвара.
– Не ходи на лёд. Он уже рыхлый. Не заметишь, как провалишься. Поехали! Чего время терять?
Санный след до Вирь-ати был плотно утрамбован. Шёл он то по лесу, то по полям, с которых только-только начал сходить снег. Солнечный свет, отражаясь от утреннего наста, слепил глаза. Как и рассчитывал Василий, повозка добралась до деревни к полудню. Сожжённых домов там уже не было видно: местные жители очистили пожарище от обугленных брёвен и возвели новые срубы.
Сани остановились возле избы Офтая. Варвара соскочила на снег и, пройдя через заваленный котлами, треногами и прочей ритуальной утварью двор, постучала в дверь.
Он обнял подошедшую к нему Варвару.
Он поставил перед гостями пшённые блины и горшочек с мёдом.