Звать меня Кузнецов. Я один.

Друнина Юлия Владимировна (1924–1991) — поэт. В 1944 году она написала четверостишие: «Я только раз видала рукопашный,/ Раз — наяву и сотни раз — во сне. / Кто говорит, что на войне не страшно, / Тот ничего не знает о войне», которые вошли во все антологии военной поэзии. Однако творчество Юрия Кузнецова ей изначально было чуждо. Не случайно в середине 80-х годов Друнина стала самым яростным критиком этого поэта (перед этим она в главной газете страны — «Правде» в пух и прах разнесла альманах «День поэзии. 1983», главным редактором которого был её нелюбимый стихотворец Юрий Кузнецов; Друнина припомнила в «правдинской» статье сильно задевшее её высказывание Кузнецова о том, что в поэзии для прекрасного пола «существует только три пути: рукоделие (тип Ахматовой), истерия (тип Цветаевой) и подражание (общий безликий тип)».

Самого Ю. Кузнецова критики заморочили настолько, что он вообразил себя оппонентом Пушкина и в некоем подобии манифеста заявил, будто русская поэзия соблазнена пушкинской ясностью, предметностью (приводится длинный список «соблазнённых» — от Ф. Тютчева до С. Есенина) и ей срочно необходимо сворачивать с ложного пути и следовать в фарватере самого Ю. Кузнецова.

Прошло несколько лет, и сейчас даже горячие приверженцы поэта признают, что последний сборник «Ни рано, ни поздно» (М., «Молодая гвардия», 1985) неудачен. Кстати, в недавней рецензии на сборник Ст. Рассадин по существу повторил прежние упрёки. Но показательно, что теперь, когда ажиотаж спал, они были восприняты как нечто само собой разумеющееся. Показательно и само повторение упрёков — все эти годы Ю. Кузнецов эксплуатировал прежние приёмы. Вот, пожалуйста, типично кузнецовское начало:

Птица по небу летает.Поперёк хвоста мертвец.

Что увидит, то сметает.Звать её: всему конец.

Но, видимо, сознание читателя привыкло к сильным дозам эпатажа, и теперь подобные строки особых дискуссий не вызывают. Во всяком случае, обсуждение книги Ю. Кузнецова с двух точек зрения, устроенное «Литературной газетой», прошло на редкость спокойно, едва ли не вяло. Сейчас только С. Чупринин, не успевший высказаться в тех отшумевших дискуссиях, нападает на поэта с яростью, непонятной, если исходить из чисто литературных соображений.

Не буду гадать, что случилось бы, не распыли критика поэзию Ю. Кузнецова в ярких фейерверках газетных дискуссий. Но такие сильные стихотворения, как «Новое небо», «Тень Низами», «Неразрываемое кольцо» и даже эпатажная «Сказка гвоздя», опубликованные в последнем сборнике, заставляют думать, что их автор заслуживал более внимательного (и взыскательного!) отношения со стороны профессиональных ценителей и организаторов литературы.

Александр Казинцев

(Из статьи критика «Простые истины», журнал «Наш современник», 1986, № 10).

Казинцев Александр Иванович (р. 1953) — критик. Он начинал как поэт и в 1970-е годы входил в группу «Московское время». Но потом близкие привели его к Юрию Селезнёву в журнал «Наш современник». Поэзия осталась в прошлом. Он начал заниматься критикой и, наверное, со временем мог бы превратиться в идеолога «неопочвенников». Однако после развала Советского Союза Казинцев избрал другой путь — заурядного публициста, изредка покусывающего власть.

Словом, Кузнецов стал фигурой одиозно-приметной, что, с моей точки зрения, уже некая заслуга любого поэта, ибо возмутители спокойствия полезны всегда, и я, скажем, категорически несогласный со статьёй [поэта. — Ред.] о Пушкине, факт её публикации считаю явлением нормальной литературной жизни.

Станислав Рассадин