Зверь из бездны

«Но ты помнишь, как давно по весне мы на чертовом кружились колесе…» – соловьем заливался в репродукторах слащавый голосок певца Магомаева. Мелькание желтых кабинок гипнотизировало. Вдруг их бег приостановился, очередная лодочка каким-то непонятным образом надвинулась на меня. В ней сидели Стрижак и Лунц. Стрижак что-то упоенно тараторил на идиш – я не знал на этом языке ни слова, но как-то сразу догадался, что это именно он. А Лунц, от которого я до этого не слышал ни одного матерного слова, сыпал перчеными шутками и прибаутками, словно магнитофон на вечной батарейке. Друзья увидели меня, заулыбались и замахали мне руками. Бабочка на воротнике Лунца вдруг ожила, взмахнула крылышками и слетела с его шеи, а старик потешно размахивал длинными тощими грабками, силясь ее поймать. Не вышло. Мотылек резво упорхнул от своего хозяина, подлетел ко мне и уселся на плечо. Я осторожно погладил ее крылышко пальцем. Лунц радостно улыбнулся мне. Вдруг я разглядел на спинке насекомого довольно четкий рисунок – человеческий череп. Бабочка Мертвая голова. Откуда она у Лунца? Я хотел спросить, но «чертово колесо» уже уносило кабинку с друзьями черт знает куда. Только выдающиеся уши Стрижака трепетали на ветру. Может, это они обеспечивают скорость вращения колесу, словно парус, уносящий в море стройный фрегат навстречу приключениям и опасностям? Хотя никаких опасностей в поле зрения пока что не наблюдалось.

В следующей кабинке восседал жирный цыган, который когда-то очень давно ангельским голосом пел про «крылушки». Теперь он выводил баритоном Магомаева неувядающий шлягер про катания на «чертовом колесе». Цыган тоже приветливо махнул мне рукой, и желтая лодочка унесла его ввысь – вот и «крылушки» ему не понадобились.

Кабинка за кабинкой наплывали на меня, и из каждой улыбались, махали руками разные знакомые мне люди. Водитель Серега с баранкой от ментовского «газика», которую он увлеченно крутил в руках и отчаянно переживал, что кабинка не повинуется приказам круглого пластикового бублика. Мальчишка Славик со своим другом и неизменным автоматом на груди, магазин которого сделан из ржавой консервной банки. Патологоанатом Толик Жмур, жонглирующий пустыми бутылками из-под «Столичной», словно циркач булавами. Старичок с кладбища со своим неразлучным псом Цыганом, который приветливо гавкал на меня, поставив мохнатые лапы на борт лодочки. За ними показался букинист Аристарх Анемподистович. Он, уютно устроившись в желтой кабинке, увлеченно листал очередной пухлый том с медными застежками.

– Вы не поверите, батенька, какую раритетнейшую вещь мне удалось отыскать! – прокричал он мне, захлебываясь от восторга. – Это же «Молот ведьм» – знаменитое руководство двух высокоучёнейших монахов, Якоба Шпренгера и Инститориса, по отысканию и допросу ведьм! Между прочим, оригинал! Самое первое издание, город Шпайер, одна тыща четыреста восемьдесят седьмой год! Какой там Фрейд! Увольте! Он этим ловцам человеческих душ и в подметки сандалий не годится! Заходите ко мне на досуге – обязательно обсудим с вами методы ваших средневековых коллег по борьбе с самыми темными проявлениями человеческой психики…

Старичок еще что-то кричал мне, но его лодочка уже уплыла вслед за другими. В следующей кабинке сидел, свесив в разные стороны тощие ноги в заляпанных грязью кирзачах, диггер Чухан.

– Здорово, Артем! – крикнул он мне. – Ты еще не добрался до самых глубин бездны?.. Но ты доберешься, обязательно доберешься, по тебе видать…

Желтая лодочка с сапогами-веслами взмыла ввысь.

В новой гондоле оказалась Настя. Она была чем-то встревожена. Она позвала меня по имени, протянула ко мне руки… Но лодочка умчалась ввысь, не дав мне времени ответить.

Вдруг колесо заскрежетало, движение его замедлилось, будто очередная кабинка поднимала кого-то или что-то очень тяжелое, невыносимо тяжкое даже для столь мощного механизма. Солнце в небе померкло, словно его выключила чья-то рука, как простую настольную лампу у меня в кабинете в здании облпрокуратуры.

Мне стало жутко. Я уже знал, что в желтой лодочке поднимается ко мне что-то страшное, нездешнее, невыразимо омерзительное. Я чувствовал, что, как только я увижу ЭТО, у меня сразу разорвется сердце. Впрочем, такой исход казался мне наилучшим из возможных.

Колесо провернулось еще раз, душераздирающе скрежеща железом. Кабинка цвета банановой кожуры, меченной ржавыми пятнами гнили, поравнялась со мной, качнувшись на двух державших ее осях. В ней стоял невысокий плотный человек в широкополой черной шляпе. Он поднял лицо, и из-под головного убора итальянского мафиози сверкнули круглые стекла очков. Нет, не очков, пенсне.

Ледяной блеск стекляшек, заключенных в старомодную круглую оправу, погрузил меня в вязкую немоту. А человек в пенсне разлепил темную щель рта и гортанно пролаял:

– Как писал адын извэстный буржуазный философ, кагда мудак всматривается в бэздну – бэздна всматривается в мудака. А кагда мудак лэзэт в бэздну сваим любапитним рилом, знаешь, что она дэлает?