Зверь внутри

«Нет, ничего из этого разговора не вышло, — думала она. — Он не отступится.»

Как ни странно, но этот факт ее отчего-то совсем не расстраивал и не казался, как прежде, кощунственным и противоестественным.

А Щуплов был доволен. Еще пара-тройка таких бесед — и Авдотьина оказалась бы полностью на его стороне, а поганый мент был бы посрамлен окончательно и бесповоротно, но времени на эту пару-тройку бесед не оставалось.

Полнолуние близилось…

Аня с нетерпением ждала мать. Ей было не велено выходить из дома и, несмотря на недавний бунт, девушка не осмелилась в этот раз ослушаться. Она ожидала потока брани и упреков, что обрушится на нее по приходе матери, но ничего такого не случилось…

Не то что она смирилась, ей попросту надоело. Аня, с несвойственной ей глубокомысленностью, осознала, что за любовь надо бороться. Это было так ей непривычно, что она устала. И теперь ей не хотелось ничего иного, как выслушать очередную порцию нотаций и отправиться пораньше спать…

Но, вопреки ожиданиям, никаких нотаций не последовало. Более того, мать призвала ее на кухню и довольно спокойно, если не сказать ласково, задала тот же вопрос, что перед тем задала Щуплову:

— Что у вас с Александром?

И Аня, словно они с Александром сговаривались, ответила:

— Любовь.

Авдотьина вздохнула, но не слишком тяжело, словно именно это и ожидала услышать и была к этому готова.

— И эта туда же… — проговорила она. — Ну и что, скажи, ты в нем нашла?

Аня не нашлась, что ответить.

— Вот то-то же, — продолжала Полина Васильевна. — Он же маленький, сухенький, мы о нем совершенно ничего не знаем, да еще и лживый до мозга костей. Врун, одним словом, — постаралась сгладить, как ей показалось, не слишком простое для Аниного восприятия выражение.

— Это почему же врун-то?! — возмущенно воскликнула девушка. — Что это он такого наврал?

— Да больно уж он складно говорит, — покачала головой мать. — Все-то он знает, на все-то вопросы он знает ответы, аж и странно как-то…

— Мама, а ты не думала, что он просто умный!

— Думала, думала… По мне, так слишком умный.

— Так что в этом плохого?

На этот раз Авдотьина тяжело вздохнула.

— Не знаю, Аня, не знаю… Только будь осторожна. Учить я тебя больше ничему не буду, да и останавливать не буду, вижу, что бесполезно, но… Смотри у меня!

Конец фразы, впрочем, прозвучал совсем не грозно, а скорее как-то устало.

О Витьке Парееве не было сказано ни слова.

Васька, подслушивавший в соседней комнате разговор матери с дочерью, решил порадовать Щуплова. Посрамление Пареева, а то, что имя участкового во время беседы не было произнесено ни разу, можно было трактовать не иначе, как посрамление, так обрадовало парня, что он хотел с кем-нибудь поделиться этой радостью. И на роль этого «кого-нибудь», кто смог бы не только оценить его радость, но и порадоваться вместе с ним, Александр годился лучше всех.

Вообще-то в глубине его души жило некоторое опасение касательно Щуплова. То воспоминание о необъяснимом страхе, что на карьере повлекло его прочь от друзей, хоть и совершенно изгладилось из памяти пацана, но, тем не менее, оставило след в его подсознании. В другой раз он и поостерегся бы пойти к Александру без зова, но не теперь: больно уж хорош был повод!

Итак, за сегодняшний вечер Васька должен был стать третьим гостем Щуплова. Зайдя в калитку и никого не встретив (Филипьевна, очевидно, была в огороде), он в задумчивости встал перед занавешенной тюлью дверью: здесь он не был ни разу. Войти разве? Но в какой комнате обитал Щуплов, парень не имел никакого представления, а шарахаться по дому наобум — Филипьевна решит, что вор, и огреет чем-нибудь тяжелым по башке. Он решил найти хозяйку и отправился в огород, надеясь там ее встретить. Туда-то Авдотьин дорогу знал: надо было обойти дом справа и пройти через задний дворик, где раньше содержался несчастный Тузик и куда выходило окно комнаты Щуплова. Впрочем, об этом последнем Васька и не ведал… Пока не пошел искать Филипьевну.

…Окно было открыто, и, как человек любопытный, Авдотьин-младший, разумеется, не упустил возможности туда заглянуть… Да так и замер с открытым ртом.

Он увидел Щуплова. Но, право же, был ли это Щуплов? Этот рычащий, бьющийся в конвульсиях тип: был ли это тот, кого, пусть и не долго, но Васька знал? Человек в комнате был обнажен, но это на фоне всего остального не показалось Ваське странным. Гораздо более странными и ужасными виделись ему телодвижения существа: мышцы его под кожей ходили ходуном и, казалось, сами кости постоянно трансформировались и выгибались под разными углами… Краем глаза Васька отметил, что одежда (насколько он помнил, это была одежда Щуплова) была беспорядочно раскидана по всей комнате. Авдотьин стоял, как завороженный, не в силах пошевелиться, и наблюдал за телодвижениями существа, словно смотрел по «видику» ужастик. То, что нечто, которое он знал, как Щуплова, могло его увидеть, как-то не приходило ему в голову. Это соображение так и не посетило его, пока Васька вдруг не ощутил, что глаза существа, красные, как раскаленные угли, смотрят на него…