Зверь внутри

Нетвердым шагом Виктор подошел к тумбочке, открыл ее, долго там рылся, трясущимися руками выкидывая прямо на грязный пол какие-то свертки и пакеты, и наконец извлек на свет Божий бутылку водки.

— Вот, — сказал он гордо. — Из города привез.

— Это хорошо, — заметил Громов.

…Бутылка ушла как-то незаметно, словно и не сорокоградусная это была «огненная жидкость», а так — бормотуха, что разливается в граненые стаканы до краев и пьется залпом, чтобы не почувствовать гадкого ее вкуса. Но зелье придало Парееву уверенности: его руки почти перестали трястись, и он уже с готовностью сказал Илье:

— Пойдем.

…Однако ушли они недалеко. Два мента с удивлением смотрели на толпу человек в двадцать, предводительствуемую бабкой Филипьевной и сыном Авдотьиных — Васькой.

— Вот они, наши защитнички, — загомонили в толпе.

Менты остановились в недоумении.

— В чем дело? — наконец нашел в себе силы спросить Громов. Несмотря на то, что впечатлительностью он не отличался, толпа посреди деревенской улицы в начинающихся сумерках показалась ему более чем зловещей. Разве что кольев в руках не хватало.

— Что случилось, что случилось? — раздался из толпы голос, одновременно ехидный и испуганный. — Тут оборотни по деревне ходят, людей пожирают, а милиция сидит по домам и водку хлещет!

Вопила какая-то низкорослая бабенка, слишком близко приблизившаяся к Громову и учуявшая исходивший от него «аромат».

— Так-то вы нас защищаете? — гневно продолжила она.

— Погоди, мать, — отмахнулся Илья. Он совершенно ничего не понимал.

«Что это они, в этой дыре, все с ума посходили? — думал он. — Вот уж дыра так дыра, тут и участковый-то не офицер, а сержант. У которого тоже поехала крыша. И я влип… Тьфу ты пропасть!»

Пареев затравлено крутил головой, не в силах сказать ни слова. Слово «оборотень» напомнило ему о недавно пережитом страхе, а возглавлявшая толпу Филипьевна — о недавно же пережитом позоре. Тем более что сама Филипьевна подлила масла в огонь:

— Он же трус! — воскликнула она, тыча пальцем в Пареева. — Он, как заяц, убежал от оборотня!

— А я видела, — отозвалась все та же низкорослая бабенка. — И этот громила городской вместе с ним.

Толпа надвинулась на ментов еще теснее. Впрочем, как отметил про себя Громов, воинствующих в ней было человек от силы пять. Другим же было просто интересно поприсутствовать при посрамлении представителей закона, чтобы потом долго рассказывать об этом, тщательно обмусоливая подробности и домысливая порой и вовсе не имевшие места детали.

— Подождите, подождите, — повысил голос Илья. — Какие такие оборотни? Что за оборотни? Где?

Эта куча вопросов, высыпанная уверенным тоном, заставила толпу несколько угомониться. Видя, что бабенка открыла рот, очевидно, для того, чтобы выдать еще что-нибудь порочащее правоохранительные органы, Громов, указав рукой на Филипьевну, произнес:

— Расскажите, Алевтина Филипповна, что случилось.

Такого вопроса Филипьевна не ожидала и заметно смешалась. Она недоуменно смотрела на Громова, словно видела его в первый раз, и молчала.

— Кто-нибудь пострадал? — задал наводящий вопрос Илья.

— Вот он, — Филипьевна пихнула в бок Ваську.

Что ни говори, но Авдотьин-младший выглядел неважно. От его извечной самоуверенной и нагловатой усмешки не осталось и следа; нижняя губа тряслась, а рукавом рубашки он то и дело вытирал нос, всхлипывая про этом. В глазах пацана застыло выражение ужаса.

— И что же с ним? — осведомился Громов.

— Оборотень! — внезапно закричал Васька. — Оборотень!

На этот раз Илья возмутился.

— Да что же это такое? — начал он. — Это как же, позвольте, понимать? Вы собрались здесь (при этом многие ясинцы закивали головами), чтобы мы вас защитили. Но от кого? Этого никто из вас не говорит. А как мы можем вас защищать неизвестно от кого? Это противоречит всем основам человеческого общежития!

Конечно, заключительная фраза насчет основ человеческого общежития была полнейшей ерундой, но, ввиду торжественности момента, никто ее абсурдности не заметил, а восприняли как должное. Более того, Громов после этой короткой речи резко вырос в глазах сельчан, чего нельзя было сказать про Пареева, который рядом со своим рослым и уверенным товарищем смотрелся как-то забито и жалко.

— Говори, Василий, по-нормальному, — продолжал Илья, торопясь закрепить свою победу в общественном мнении. — Тут тебя никто не обидит.

Путаясь и заикаясь, Васька поведал о том, что он увидел в открытое окно комнаты Щуплова. Толпа, выросшая раза в полтора, смолкла: все прислушивались к рассказу Авдотьина. Многие не верили, многие, особенно пожилые, крестились. Громов только головой качал.

— Странно, — пробормотал он, когда Васька закончил. — И Витька говорил что-то про красные глаза… А, — он толкнул локтем стоявшего рядом Пареева, — ты что насчет этого скажешь?

Виктор, впавший в какой-то ступор, ничего не отвечал. Видя такое, Илья снова тихонько пихнул его в бок и прошептал на ухо:

— Ты не позорься, а. В конце концов, мы тут представители закона и должны его блюсти.