Однажды она сообщила ему, что ждет ребенка. Он не помнит ни числа, ни места, ни времени суток. Они обрадовались? Пришли к согласию, решили: «Пусть ребенок живет – чего бы это ни стоило…» – или промолчали? Осталось одно мгновение, запечатленное на снимке: вторая половина дня, ореховое дерево, Элиза, плененная, как муха в янтаре.
Анри не сказал мальчикам, что срезал перочинным ножом прядь волос с головы умершей жены и спрятал в карман рубашки, а потом убрал в шкатулку для драгоценностей и больше не открывал. Почему? Поддался суеверию, испугался алхимии превращений: что, если годы превратили волосы покойницы в клубок змей, горстку пыли, крошечное посмертное изображение Элизы?
Звонок телефона застал его врасплох.
– Анри? Это Поль Видаль. Я получил последние результаты ваших анализов. Можете заехать? Думаю, придется провести дополнительные обследования…
Анри ощупывает карманы в поисках сигарет. Они с доктором хорошо знают друг друга: трусливый подлиза ходил в один класс с Сержем, а теперь его голос полон фальшивой снисходительности.
– Спасибо, но мне сейчас некогда.
Анри бросает взгляд на конверт из лаборатории, который так и лежал на столе нераспечатанным, потом открывает один из ящиков и прячет его под стопку бумаг. В трубке слышно, как врач кашляет в кулак.
– Э-э-э… Я бы предпочел не обсуждать это по телефону, но результаты, увы, подтверждают мои опасения. Необходимо взять биопсию лимфатического узла…
Анри закуривает очередную сигарету и на мгновение абстрагируется от голоса в трубке. Его взгляд скользит по полкам с папками. По одному цвету на год – синий, зеленый, желтый, черный, красный – сотни тысяч описанных свиных жизней.
– И биопсию мы делать не будем, – произносит он, выкашляв дым в потолок. – Не будем. Я, кажется, ясно выразился во время нашей последней встречи.
Когда усталость, зуд и лихорадка довели его до полного изнеможения, он назначил врачу встречу в его кабинете в соседней деревне. Решил, что сыновья не должны знать (они никогда не видели его страждущим; даже заболев гриппом или подхватив вирус, он работал, не щадя себя).
Он сидел в приемной рядом с другими пациентами, стараясь не обращать внимания на чужие взгляды исподтишка, на любезные слова –
– Возможно, я недостаточно ясно выразился… Если мой предварительный диагноз подтвердится, а боюсь, что так и будет, придется начать лечение.
Анри затянулся сигаретой и мысленно усмехнулся: «Вот уж воистину ирония судьбы – я умру не от рака легких!»
– Не будет ни биопсии, ни лечения.
Пауза затянулась – врач собирался с мыслями, подбирал слова и аргументы.
– Давайте поступим следующим образом: вы все-таки придете, и мы еще раз все обсудим. Такие решения не принимают впопыхах, и я должен быть уверен, что вы хорошо понимаете, как…
– Я все прекрасно понимаю и при случае побываю у вас, но… буду благодарен, если вы не станете больше звонить. И еще, Поль: само собой разумеется, что информация ни в коем случае не должна дойти до моих сыновей.
Анри закончил разговор, не оставив врачу возможности возразить, раздавил окурок в пепельнице и тут же снова закурил.
Он думает об Элизе, о сыновьях. Помнит все – или почти все. Былые дни, счастливые моменты сплавляются воедино. «Вот, значит, что такое жизнь… – с досадой думает он. – Так мало и одновременно так много. Нет, все-таки мало. Что в сухом остатке? Капля мудрости, немного понимания сути вещей, да и то частичного?»
Анри ни в чем не уверен.
Каждый вечер, накормив животных и закрыв двери свинарника, мужчины совершают еще один непременный ритуал – наносят визит Элеоноре. Садятся за кухонный стол в бывшем стойле, давным-давно превращенном в отдельное жилье. Катрин и Габриэль неизвестно, о чем свекор с сыновьями беседуют со старухой.